Хочу сразу предупредить, что сейчас я буду описывать свою личную утопию.
Ещё одно предупреждение: я не пытаюсь идеализировать науку и учёных. Кандидатская степень не гарантирует нимб над головой. Даже среди академиков попадались подлецы, доносчики, зануды и бюрократы. Научные труды – это вам не «Манифест коммунистической партии» и не «Моральный кодекс строителя коммунизма». Учёные что-то размешивают в пробирках и разгоняют частицы. А вот общество может превратить это в нечто, что сделает жизнь более доброй и осмысленной.
Ладно, поехали.
Во-первых, наука – это про сомнение. О чём бы вы ни говорили – об устройстве Вселенной, о выборах президента, о сортах апельсинов, – вы должны иметь весомые доказательства для уверенного высказывания. Иначе нужно уточнять: «возможно, что…», «как я прочитал в…», «можно предположить…».
Такая неуверенность – это не только признак научного ума, но и прививка от любого фанатизма. Сомневающийся человек не будет подкладывать бомбу в супермаркет или требовать расстрела политических противников.
Почему-то захотелось процитировать стихотворение Бертольда Брехта, посвящённое советскому поэту и драматургу Сергею Третьякову, казнённому в 1937 году:
Брехт был сторонником Советского Союза. Но разум и совесть заставили его задуматься: «А что, если не…»
Но вернёмся к науке. Как-то я брал интервью у Владислава Житенёва, археолога из МГУ. Он уже много лет руководит раскопками в Каповой пещере на Урале. Нашёл там много чего интересно, защитил по этой теме докторскую. Спрашиваю:
– Можете ли вы предположить, чем занимались люди, чьи останки вы изучаете в пещере? Они охотились или у них уже какое-то сельское хозяйство было?
– Увы, пока нам это неизвестно. Данных не хватает.
– А чем они питались?
– Теоретически что-то можно определить, но уверенно сказать я ничего не могу.
– Ну а про жилище тех, кто приходил совершать свои ритуалы в пещеру, вы что-то можете сказать?
– Увы, тоже нет. Это у костра в экспедиции мы можем строить всякие фантастические предположения. Но с точки зрения науки информации пока недостаточно…
Когда Владислав произносило это «не знаем», в его глазах виделось не отчаянье школьника, не выучившего урок, а, наоборот, задор учёного, который пока чего-то не знает, но очень хочет узнать.
В начале книги я советовал каждому повесить у себя над кроватью плакат «Зачем я это делаю?». Если у вас осталось место, то прикрепите ещё один: «Кажется, по этому вопросу я не обладаю достаточной информацией…»
Это относится не только к учёным. Например, в жизни нормального школьного учителя бывают моменты, когда он собирает все своё мужество в кулак и в ответ на каверзный вопрос ученика произносит: «Увы, я этого не знаю!» Это как потеря сексуальной невинности – страшно, стыдно, непривычно. Но потом начинается новый мир, наполненный поисками и открытиями. Раз не знаешь, то есть куда двигаться и что изучать. Вот я, например, не знаю, как устроен… Стоп. Пора остановиться с первой частью идеологии. Надо двигаться дальше.
Второй пункт – про границы. Точнее, про то, что их нет. Как-то у нас в «Коте Шрёдингера» вышло двойное интервью с российским космонавтом и американским астронавтом, работающими на МКС. Вот представьте: политики США и России кричат об иноземной угрозе, соревнуются в санкциях и радуют избирателей новыми видами оружия. А в это время над Землёй летает сложнейший прибор, внутри которого два крепких и умных мужика вместе делают свою работу. Им из космоса границ не видно. О том, где кончается одно государство и начинается другое, не знают ни перелётные птицы, ни потоки воздуха, ни тектонические плиты.
Над Землёй летает сложнейший прибор, внутри которого два крепких и умных мужика вместе делают свою работу.
Современная наука учит интернационализму. Читаешь публикацию о каком-либо исследовании, а там в списке авторов русский, американец, испанец, бразилец, немец и много кто ещё. К тому же один и тот же автор может указать несколько государств. Вот, например, кристаллограф Артём Оганов заведует лабораториями в США, России и Китае.