Когда я еду в метро с этим навороченным ноутбуком, то иногда отрываю глаза от экрана и смотрю на лица пассажиров вагона. Я провожу мысленный эксперимент.
Вот юноша с планшетом в руках, сидящий напротив. Согласился бы он стать надзирателем концлагеря, родись в другое время и в другом месте? Или вон та девушка с айфоном, что сидит рядом. Смогла бы она написать донос в НКВД на соседа?
Я на несколько секунд закрываю глаза и снова смотрю на этих двоих. Мог бы этот молодой человек прятать от гестаповцев у себя в доме еврейскую семью? А эта барышня рискнула бы на допросе отказаться давать показания на своих коллег?
И самое главное: как бы поступил в этих ситуациях я?
Спуститься вниз
О том, что к науке не имеет никакого отношения, но представляется мне очень важным
Этот дом стоял на окраине Грозного, по дороге к аэропорту «Северный». Типичная брежневская многоэтажка, в Москве таких много. Я жил в том доме неделю в начале 1995 года. Помню, как хозяйка подливала мне чай, не обращая внимания на звуки автоматной перестрелки в соседнем квартале и следы трассирующих пуль в небе. Помню, что в соседней комнате не было стены – её разнесло случайным снарядом. Получилось такое гигантское окно.
Но больше всего запомнилась лестница в подъезде. Кто-то исписал чёрным маркером стены чуть ли не на всех этажах. Только вместо традиционного «Цой жив» или чего-то ещё трёхбуквенного этот человек цитировал классиков философии.
Вместо традиционного «Цой жив» или чего-то ещё трёхбуквенного этот человек цитировал классиков философии.
За несколько месяцев до того, как я оказался в этом доме, федеральные войска штурмовали Грозный. Это тот самый штурм, про который тогдашний министр обороны Павел Грачёв бодро сказал: «Город возьмём двумя десантными полками», а в итоге случилась самая кровопролитная операция нашей армии со времён Великой Отечественной войны.
Заслышав гул бомбардировщиков, жители дома выскакивали из своих квартир и спускались в подвал. Всё нужно было делать быстро. Вот человек открывает дверь (очень похожую на ту, что у меня в Беляево) и бежит вниз. А цитаты философов отсчитывают лестничные пролёты:
Шестой этаж, вдалеке слышен тяжёлый звук самолётов: у-у-у-у-у…
Пятый этаж, гул бомбардировщиков громче: у-о-у-у-о-у-у…
Четвёртый этаж, авиация совсем близко: о-о-у-о-о-у…
Третий этаж, слышны разрывы бомб: а-а-о-о-у-х-х…
Второй этаж, взрывы всё ближе, ощущается, как вздрагивают стены: о-у-у-х-т-о…
И вот, наконец, подвал. Неокрашенный бетон, переплетение труб отопления и водопровода. Место относительной безопасности.
Потом война подошла совсем близко. Авиацию сменили артиллерия и «Грады». Как-то ночью бой начался совсем рядом с этим домом. Его обитатели сидели в подвале и слышали, как снаряды федералов разрываются прямо в их дворе, а пулемёт сепаратистов строчит буквально в нескольких метрах от подъезда. И в темноте чей-то голос произнёс:
– Молитесь! Молитесь, кто как может.
По темноте подвала поплыл шёпот:
Потом стрельба затихла. Когда наступило утро, самый старший мужчина (допустим, его звали Магомед) решил выбраться наружу. Оказалось, что двор уже занят федеральными войсками. Офицер, узнав, что в подвале прятались жители, очень удивился:
– Мы думали, там пусто. Знали бы, что в подвале кто-то есть, – забросали бы гранатами.
После этого офицер невесело усмехнулся и дал Магомеду буханку хлеба и несколько банок тушёнки:
– Отнеси вашим женщинам, небось проголодались.
Конец истории 2.0
О том, какими должны быть учебники будущего