О науке без звериной серьёзности

Слово «патриотизм» мне не нравится. Укрепление скреп, скрепление укреп… Это слово упорно ассоциируется с физиономией какого-нибудь политика, который вещает о любви к Родине, потея в своём костюме за несколько тысяч евро. Или с пафосными школьными линейками. Вспоминаются известные формулировки: «Патриотизм — последнее прибежище негодяев» и «На патриотизм стали напирать. Видимо, проворовались».

Избыток гордости за страну — не самая объективная субстанция. Проведите мысленный эксперимент: вот если бы вы родились не в могуче-духовной России, а, допустим, в Суринаме или Кабо-Верде, то степень вашей национальной гордости была бы такой же? Мне вообще кажется, что гордиться можно только собою, а не каким-то более крупным объектом вроде нации, государства или города.

Вот если бы вы родились не в могуче-духовной России, а, допустим, в Суринаме или Кабо-Верде, то степень вашей национальной гордости была бы такой же?

Но что-то зря я так увлёкся борьбой с патриотизмом, ведь наверняка в нём есть и какое-то рациональное зерно. Как минимум это доступный психологический протез, позволяющий повышать самооценку за счёт приобщения к какой-то общности. Пусть он будет, главное — в разумных дозах и без ущерба для мирного населения.

Вообще-то эта глава совсем о другом — о том, чем именно стоит гордиться в первую очередь. Самый удобный объект — военные победы (ими ухитряются кичиться даже те страны, чья территория меньше дальности полёта артиллерийского снаряда). У России здесь список длинный — от Куликовской битвы до последней бомбёжки Сирии. Мы разгромили хазар, печенегов, половцев, татаро-монголов, поляков, литовцев, шведов, турок, французов, немцев…

Но только ли акты успешного смертоубийства могут являться поводом для гордости? Если взять науку и технику, то тут картина будет скромнее. Ну, полёт Гагарина, ну, с некоторой натяжкой — электрическая лампочка и радио. Но всё это истории давние. А есть ли что-то, что может вдохновлять нас сегодня?

Выйдите на улицу и спросите любого прохожего: знает ли он хотя бы одного современного российского учёного, за достижения которого можно испытывать гордость? В лучшем случае назовут Григория Перельмана. А в ответ на вопрос, в чём именно заключается гипотеза Пуанкаре, за доказательство которой Перельману присудили премию в миллион долларов, этот прохожий смущённо улыбнётся и поспешит по своим делам.

Мне как научному журналисту чуточку легче. Ещё раз: поиски оснований для гордости не стоят в списке моих задач ни на первом, ни даже на десятом месте. Но чуть ли не каждый день сталкиваешься с тем, что рядом с тобой живут люди, которыми стоило бы гордиться.

Я довольствуюсь только одним примером — самым ярким. Помните таблицу Менделеева, которая висела в каждой школе в кабинете химии? В зависимости от того, когда вы учились, количество химических элементов в ней было от 92 до 114.

Всё, что идёт дальше урана, в природе не существует, и новые клеточки в таблице приходится заполнять искусственно. Как правило, это делается так: берётся мишень из одного элемента и обстреливается другим элементом, хорошенько разогнанным на ускорителе. Первыми это начала делать в сороковых годах группа американских учёных во главе с Гленном Сиборгом. Позднее такие эксперименты стали проводить в Объединённом институте ядерных исследований (Дубна, СССР) и в Центре по изучению тяжёлых ионов (Дармштадт, Германия).

Началась трансурановая гонка — кто быстрее и дальше расширит таблицу Менделеева. Она была куда более дружественной, чем гонка вооружений, — учёные трёх стран помогали друг другу, обменивались данными, создавали совместные группы, согласовывали методики. Но элемент соревнования был. Долгое время страны шли примерно на одном уровне, однако в последние двадцать лет Россия неожиданно рванула вперёд. Международный союз чистой и прикладной химии (IUPAC) официально признаёт, что все новые химические элементы — 113, 114, 115, 116, 117, 118-й — либо впервые были получены в Дубне, либо созданы при непосредственном участии наших учёных.

Наши заслуги видны в названиях элементов. Сначала IUPAC присвоил 105-му элементу название «дубний». Потом 114-й получил название «флеровий» в честь физика Георгия Флёрова, руководившего синтезом новых элементов в Дубне. А в 2016 году международная комиссия утвердила наименование 115-го элемента — «московий». И это не от Москвы, а от Московской области, где расположена Дубна.

Ну и финал нынешней таблицы Менделеева — 118‑й элемент (дальше пока учёные не продвинулись, 120-й предполагают синтезировать через несколько лет). Согласно решению IUPAC, он получил имя «оганесон». Так свою клеточку в самой главной химической таблице получил доктор физико-математических наук, академик РАН Юрий Оганесян.