О науке без звериной серьёзности

Я вскакиваю и кидаюсь к женщине. Вместо развёрнутого объяснения мямлю что-то вроде: «Ммм… это, простите, того… был эксперимент». Женщина садится на своё место так же спокойно, как и вставала. А я, расталкивая пассажиров, кидаюсь в дальний угол вагона. Стараюсь спрятаться ото всех…»

Это фрагмент из моей статьи в «Русском репортёре». Я рассказывал, как пытался проверить на себе ощущения психологов, проводящих эксперимент в московском метро.

Да, я снова про страх. И снова про Стэнли Милгрэма, уж простите. В конце 1970-х он читал в университете курс социальной психологии. На одном из занятий речь зашла о неформальных нормах.

Вся наша жизнь нашпигована разными правилами. Их тысячи, миллионы. Президента избирать больше чем на два срока — незаконно, а ковыряться в носу на публике — неприлично. Этот багаж человечество нарабатывало с каменного века. Правила дорожного движения, законы уличной торговли, санитарные нормативы, должностные инструкции — все они относительно чётко прописаны. Указаны и санкции. За одно — штраф, за другое — от года до трёх, за третье — увольнение. Но это все нормы формальные, а бывают ещё и неформальные.

Чтобы студенты лучше поняли, что это такое, Милгрэм предложил им взять и нарушить, к примеру, какие-нибудь правила поведения в общественном транспорте: «Итак, вы подходите к незнакомому пассажиру нью-йоркской подземки и просто просите уступить место. Ну, кто готов?»

Для социального психолога метро или автобус — это то же самое, что ускоритель для физика-ядерщика. Частицы человеческого общества здесь собираются в пучки, разгоняются, сталкиваются, расщепляются. Учёные, работающие на Большом адронном коллайдере, любят повторять, что для понимания материи её нужно как следует раздолбать, подобно тому как ребёнок, познающий мир, расшибает о стену свой пластмассовый грузовичок. Гуманитарии аналогично поступают с общественными нормами. Чтобы эти нормы понять, надо их нарушить.

Для социального психолога метро или автобус — это то же самое, что ускоритель для физика-ядерщика.

На предложение профессора студенты отреагировали смехом, в котором чувствовалась лёгкая нервозность. Начались объяснения: мол, никто просто так место не уступит, нужно как минимум выглядеть больным и чахлым, а мы все здоровые и розовощёкие. Никто не соглашался участвовать в эксперименте. Страх нарушить неформальную норму оказался сильнее дискомфорта, связанного с невыполнением задания профессора.

Но потом один из студентов (наверное, самый отмороженный) набрался решимости. И вскоре по университету поползли слухи: «Они встают! Они встают!» Оказалось, что большинство пассажиров молча уступали место, не выражая никакого протеста. Постепенно данных накопилось столько, что можно было проводить их статистическую обработку. 56 % пассажиров уступали своё место в ответ на ничем не мотивированную просьбу — это усреднённый результат, куда попали даже такие вопиющие ситуации, когда здоровый, бодрый юноша просил пожилую женщину уступить ему место.

Как честный преподаватель, Милгрэм решил сам поучаствовать в эксперименте. Позднее он рассказал об этом журналу Psychology Today:

«Меня охватил совершеннейший безотчётный ужас. Но человек тут же поднялся. И здесь меня поджидал второй удар. Сев, я ощутил острую необходимость оправдать эту просьбу своим поведением. Я почувствовал, что бледнею, и скорчился так, что едва не упёрся лбом в колени».

Когда Милгрэм заставлял испытуемых наносить удары током, они примерно так же бледнели и нервничали. Выходит, такая фундаментальная норма, как «нельзя истязать невинного человека», стоит не так уж далеко от бытового «нельзя просить уступить место, если у тебя нет для этого веских оснований».

Несколько лет назад этот эксперимент повторили московские психологи. Результат был примерно таким же, как в Нью-Йорке, — в ответ на ничем не мотивированную просьбу свои места уступили 68 % пассажиров. Ещё 4 % подвинулись, а в 5 % случаев место уступил другой пассажир, услышавший просьбу.

— Скажите, а вам не было страшно обращаться к незнакомым людям с просьбой уступить место?