О небесном и о земном

– Ровно то же самое происходит с социалистами, имеющими католические корни: они отходят от религии и борются за социальную справедливость, и, как правило, у них возникают конфликты с религиозными структурами, с тем образом религиозной жизни, когда некоторые верующие подобны глухой стене, а не мосту. Такие верующие – помеха для их собственной веры, ведь они пользуются верой для личной выгоды, подчиняют ее своей личной идеологии или просто хватаются за нее, чтобы уютно устроиться в жизни. Можно упомянуть о таком недостатке, как временные альянсы некоторых кругов католической церкви с властью. Другой изъян – благотворительность в том смысле, в каком ее практиковала Сусанита из «Мафальды»[126]: «Я устраиваю благотворительный вечер с пирожными, канапе и всякими вкусняшками. Соберем денег и накупим макарон, кукурузной муки, – в общем, всякой дряни, которой бедняки питаются». Такая благотворительность не имеет никакого отношения ни к христианству, ни к социальной справедливости, она только уводит от веры. Оттолкнусь от ваших слов, рабби: если бы сегодня какой-нибудь священник произносил вслух проповеди пророка Амоса, переведенные для вящей понятности на язык буэнос-айресской улицы, этого священника объявили бы коммунистом, третьемиристом[127] и, чего доброго, попытались бы засадить в тюрьму. Согласитесь: Слово Божье о социальной справедливости намного сильнее, чем все, что можем сказать или сделать мы с вами (или те наши дела и слова, которые стерпят наши общины), а? В 70-е годы случалось всякое, но социальная ответственность в то время проявилась в полной мере. Тогда священник никоим образом не мог бы заниматься благотворительностью на манер Сусаниты – нет, он был обязан стоять локоть к локтю с нуждающимися. Правда, в некоторых случаях возникал риск идеологизации. Некоторые священники сложили с себя сан или оказались «за бортом» здорового развития Церкви, а истеблишмент подверг их репрессиям. В те годы в Росарио и Мендосе священники проводили акции протеста, реагируя на клубок дисциплинарных, религиозных и социальных проблем. Ну а то, что пророки употребляли грубоватые выражения, – совсем другое дело. Много похожих примеров было и в первые века существования христианства: скажем, проповеди св. Иоанна Златоуста. Если сегодня какой-то священник захочет прочесть их вслух, он шокирует половину прихожан, потому что Иоанн Златоуст, как и пророки, называл вещи своими именами. Церковь всегда выполняла социальные обязательства. Достаточно взглянуть на религиозные конгрегации в Аргентине: они содержали собственные детские приюты, школы, больницы. Духовенство – и мужчины, и женщины – посвящало себя социальной работе. Священники, приходящие на помощь обездоленным, – это не новаторский феномен 70-х годов ХХ века. Еще в 1870 году во время эпидемии желтой лихорадки умерли шестьдесят восемь монахинь, которые ухаживали за больными. Позднее социальной помощью стали заведовать миряне, и появились благотворительные общества. Особого упоминания заслуживает Фонд Эвы Перон. Когда Эвита предложила взять курс на социальную ответственность (эта работа началась в Министерстве труда, а продолжилась в ее собственном Фонде), возник конфликт с аргентинским Обществом благотворительности, так как Эвита пришла с новыми идеями, стремилась к более широкой социальной интеграции. Обратите внимание, рабби, что первое время Церковь не конфликтовала с Пероном и он был очень близок некоторым клирикам. Перон хотел воспользоваться элементами социальной доктрины католической церкви и включил многие из них в свои книги и программы. Среди его консультантов был епископ города Ресистенсия, монсеньор Де Карло, большой друг супругов Перон. Де Карло помог Перону и Эвите написать несколько книг на социальные темы. Он настолько тесно сотрудничал с Пероном и его женой, что правительство выстроило ему семинарию у кольцевой развязки при въезде в Ресистенсию. Наведываясь туда, Перон обязательно произносил речь с балкона семинарии перед народом, собравшимся на кольце. Надо сказать, что на Де Карло смотрели немного косо, говорили, что он чересчур глубоко вовлечен в новый политический курс. Но он был великим пастырем, он говорил, что никогда не торговал своей совестью, и это правда. Вот вам занятная подробность. Однажды Перон приехал в Ресистенсию, обратился к людям и сказал, что хочет опровергнуть клевету: «Говорят, что монсеньор Де Карло – перонист. Неправда, на самом деле это Перон – декарлист». Первое время Перон встречал содействие в христианских кругах, представители Церкви помогали ему разъяснять его социальный курс. Но в Церкви были и другие, более либеральные круги, где сплотились приверженцы антиперонистского течения. Эти люди объединились с Радикальным гражданским союзом, с Консервативной партией и с ядром социалистов, и перед выборами все эти силы сформировали свою коалицию – Демократический союз. Первоначально Церковь сохраняла связи с режимом Перона, даже кое-чего добилась – например, преподавания религии в школах. Не будем сейчас обсуждать, хорошо это было или плохо, но факт остается фактом. Охлаждение началось после смерти Эвиты. Возможно, церковные иерархи не смогли правильно воспользоваться обстоятельствами. В 1954 году разгорелся конфликт. Помню, как в юности я прочел в газете статью «Сеньоры и монсеньоры за пышно накрытым столом». Это был первый залп. За ним последовали все более ожесточенные взаимные нападки, которые вылились в убийство безвинных людей. Группу националистов из вооруженных сил ничуть не волновало, что на Пласа-де-Майо находятся мирные граждане. Националисты послали туда свои самолеты, на бортах которых был написан девиз «Христос побеждает»[128]. Кажется невероятным, но это реальный факт. Когда я думаю об этом, во мне вскипают омерзение, негодование и гнев: ведь эти люди воспользовались именем Христа для чисто политической акции. Тут смешались религия, политика и откровенный национализм. Были убиты безвинные люди, убиты прямой наводкой. Я отвергаю аргумент, что это было предпринято ради защиты страны: ведь нельзя защищать народ, истребляя его. И все же ут верждать, что Церковь всегда была за Перона или всегда была против него, – чрезмерное упрощение. Отношения Церкви и Перона были намного сложнее и вдобавок эволюционировали: вначале – поддержка, позднее – тесные альянсы с некоторыми иерархами и, наконец, открытый конфликт. Все было очень сложно, как и само явление перонизма. Я также хотел бы разъяснить, что под словом «церковь», особенно в журналистике, обычно подразумеваются епископы, священники, иерархи; но в действительности Церковь – это весь народ Божий. А в те времена простые люди оставались истовыми католиками и перонистами, даже когда правительство вздумало поджигать церкви[129].