О нечисти и не только

Старик один, уже вековой рубеж перешагнувший, опознал-таки в ней, всё столь же юной, красавицу, к которой его князь сватался лет девяносто назад. Клялся, что ошибиться не мог – да и вы сами способны были бы забыть золотоволосую деву с очами, в которых бездонное море встречалось с полуденным небом? И как ни любил Фрину тогдашний её избранник, всё же пришлось ей немало поволноваться, спасаясь от людских глаз за стенами неприступной крепости. Но потом всё разрешилось само собой: особо памятливые полегли в бою, когда крепость осадили жестокие арабы. А оставшимся не до воспоминаний стало – такие дела вершились. Фрина осуществила наконец свою заветную мечту, создав единое царство. В своём стремлении покорить все ближайшие земли она даже заставила мужа заключить династический брак с родственницей соседнего царя, скромно уйдя в тень и довольствуясь ролью воспитательницы следующего правителя, которому суждено было освободить свою землю от власти ромеев. Но не от их бога.

С этим странным ромейским богом у Фрины общения не получалось. Его жрецы учили народ, как обращаться к нему, и обещали, что он услышит и поможет. Фрина и сама видела людей, которые часами простаивали у креста, на котором был казнен этот бог, но ни разу не слышала, чтобы кому-то он ответил. Хотя рассказов о совершённых им чудесах ходило множество, но всякий раз оказывалось, что чудо это произошло где-то далеко и очень давно. И если бы не одно печальное обстоятельство, так бы и не познакомилась сирена с ромейским богом…

Это произошло уже после того, как Фрина окончательно отошла в сторону от политики, разочаровавшись в мужской способности думать и действовать, причём именно в этой последовательности. Жадные до власти потомки её последнего мужа принялись уничтожать друг друга в приступе самоубийственного безумия. Дошло до того, что царём стал калека, которому его же собственный брат выжег глаза. Слепой мужчина – всё равно что скопец. А оскоплённый царь – беда для царства. Фрина в гневе прокляла безумцев, поставивших над собой слепца: «Пусть же ещё тысячу лет вашей страной правят иноземцы, раз у вас самих на это не хватило ума!» Произнеся это, сирена бросилась в море с такого высокого берега, что будь она обычной женщиной, разбилась бы непременно. Присутствовавшие при этом и сочли её погибшей, помянув про себя кто добрым словом, а кто и бранным. А Фрина, охладив свою ярость тяжёлой водой осеннего моря, выплыла у того места, к которому когда-то причалил корабль её первого возлюбленного, чтобы оттуда уйти вверх по реке к тёмному озеру – излюбленному укрытию младшей сестры.

С тех пор чужеземные цари сменяли друг друга, но Фрине до них уже не было дела. Устав от лязга оружия и гортанных криков солдат, она теперь наслаждалась журчанием воды в ручье, ночными шорохами озёрных обитателей, каплями дождя, медленно опускающимися на мшистые камни, и прочими прелестями затерянного уголка, почти не доступного для людей. Впрочем, как и Мимоза в те годы, она не отказывалась от плотских радостей, век за веком щедро одаривая своей краткой любовью случайно забредших в лесную чащу пастухов и охотников.

У русалок, несмотря на известную всем любвеобильность, дети рождаются редко. Слишком много различных обстоятельств должно сложиться – от строго определённого расположения звёзд и времени года до цвета камня, на который ступила нога мужчины перед тем, как он соединится с соблазнительницей. Старики говорят, что не будь так, все озёра и реки уже переполнились бы молчаливыми и прекрасными девами, похожими на своих матерей, потому что русалочий сын рождается один на тысячу дочерей. Но и такое иногда всё же случается.

Фрина сразу поняла, что носит под сердцем настоящего мужчину. Он заявил о себе ночью, повернувшись во сне, тяжело, как камень, сдавливая до боли все внутренности и, как пламя, выжигая утробу матери. Фрина проснулась и схватила за руку сестру, лежавшую рядом. Мимоза всё поняла без слов. До утра она держала на коленях голову Фрины, метавшейся в страхе перед неизбежным, и гладила горячий лоб. А утром они ушли ещё выше по реке, к маленькому горному водопаду, куда ни один человек не мог добраться, и прожили там до самой зимы.

Когда питавший их силы водопад уже застыл белой ледяной бородой, мальчик появился на свет. Любой, глядя на него, сразу понял бы, что это не совсем обычный ребёнок. В его глазах поблёскивали искры раскалённой меди, и когда он чем-то бывал недоволен, этих искр становилось так много, что и серых глаз за ними не рассмотреть. Но сейчас он лежал на руках у матери, такой тёплый и беззащитный, и глаза его были почти совсем серыми, ласковыми и внимательными. Сёстры склонились над ним, соприкасаясь головами, и как зачарованные следили за постоянно меняющимся выражением крохотного личика. Они знали, что не успеют налюбоваться им вдосталь. Таков обычай.