О непредсказуемости жизни (сборник рассказов) (ЛП)

Впрочем, и на суше, его до сих пор поджидали сюрпризы. Вот как сейчас. Идя по освещенному редкими-редкими факелами коридору, временами почти в полной темноте, и видя лишь чуть дальше вытянутых лап, юноша вдруг понял, что нос и уши могут неплохо дополнить слабое зрение. Из пустых камер слабо, но отчетливо попахивало затхлостью и пылью, из боковых коридоров тянуло по-разному. Из одних холодной свежестью и сыростью, из других наоборот, затхлым сухим теплом. А потом из одного коридора отчетливо пахнуло чем-то настолько опасным, что бобер-морф едва-едва смог задавить порыв: бежать сломя голову и забиться куда-нибудь поглубже в воду.

Пройдя, спотыкаясь, несколько шагов и пригладив вздыбившийся мех, Мишель чихнул, поскорее прогоняя страшный запах и вдохнув, уловил знакомые метки. Сырой запах утоптанной земли, «аромат» застарелой мочи, застоявшаяся вонь давно немытой шерсти заставили бобра-морфа сморщить нос. Ему уже не нравилось это место... оно ему изначально не нравилось! Но Мишель все же преодолел себя — зажав нос лапой и стараясь дышать пастью, он дождался пока кабан-охранник, громыхнув замком, широко распахнул дверь. И вот, свет факела, повисшего за спиной юноши, слегка разогнал по углам тени, показав неприглядную внутренность камеры. Серо-черный, холодный, ничем не прикрытый каменный пол, лишь маленькая кучка старого, прелого сена в дальнем углу. Столь же серые, холодные, давящие стены...

Мишель вздрогнул и сглотнул, когда тяжелая, дубовая дверь гулко хлопнула за спиной.

— Ты там это... — напоследок заглянул в приоткрытое окошечко стражник. — Я тута окошечко значится, открытое оставлю, так что ты постучи ежели чего. Я тута, недалеко.

Глухой металлический лязг засова и удаляющиеся шаги охранника, оставившего его наедине с узником, стихли, и Мишелю стало немного страшно. Жуткие, давящие стены, абсолютная тишина и лишь трепещущие отсветы факела, проникающие в окошко на двери... Одиночная камера — страшное место! А Маттиас здесь уже третью неделю и один лорд Хассан знает, сколько крысу еще...

— Мэтт? Чарльз, ты здесь?.. — робким шепотом позвал Мишель. Его глаза уже худо-бедно приспособились к полутьме, рождаемой слабыми отсветами, но в глубине камеры оставались глубокие, непроницаемые для его  глаз тени.

Едва слышный вздох и звяканье цепей предварили сказанные пустым, безучастным голосом слова:

— Кто там? Чего тебе надо?

Мишель растерянно потоптался на месте. Юноше понадобилось несколько мгновений, чтобы понять — принесенный стражником факел светит в спину и Маттиас наверняка видит только смутный, едва различимый силуэт...

— Это я, Мишель.

Последовавшее долгое молчание заставило бобра потоптаться на непривычно холодном полу. Он представил, как день за днем сидит на этих ледяных плитах, укрытых только тонюсеньким слоем прелой соломы...

— Бр-р-р!

— Да, невесело, — голос крыса стал чуть приветливее. Наверное, ему приятно видеть собрата-грызуна.

— Я это... мы с артелью... в лесу... ага. Татхом нас это... увел повыше, к этим...

— К предгорьям Барьерного хребта, — в голосе Чарльза, кажется появилась усмешка.

— Ага, туда, — кивнул юноша. Он изо всех сил вглядывался в едва различимые очертания и, как раз сейчас вроде бы начал различать силуэт сидящего крыса. Мишелю хотелось спросить: какого демона Маттиас прячется в темноте? Почему не выходит на свет? Но юноша не смог выдавить из себя этого простого в сущности вопроса. Потом юноша припомнил как сам прятался от Мэтта в чаше банного бассейна. Подобный выверт заставил Мишеля горько усмехнуться.

— И вот вы спустились сюда.

— Ага, — кивнув еще раз, Мишель наконец решился: вытянув лапы, он сдвинулся вбок и нащупав более-менее чистый от плесени участок, присел на корточки спиной к стене. Снова вглядевшись в темноту, вздохнул. Что он мог сказать? Ведь другие уже приходили сюда. Хабаккук, Нахуум, Таллис, Крис, Коперник, Михась, Шаннинг. Кимберли, по словам руу, вообще здесь чуть ли не поселилась... И несмотря на все это паломничество, не смотря на все их слова ободрения и поддержки, Мэтт до сих пор... Как какому-то деревенскому парню соперничать с высокородной леди? Со знаменитыми и увенчанными золотыми перьями писателями? И... зачем ему это?

Наконец, так и не придумав ничего, Мишель ляпнул наиглупейшую глупость:

— А... правда, что ты перебил тридцать охранниц, прежде чем это... ну, по-ся-гнуть на это, на трон?

Презрительный смех, сопровождаемый звоном цепи, разнесся от дальней стены:

— Что, теперь их уже стало тридцать? В последний раз было всего пятнадцать!

Тон смеха и глубокая язвительность последовавшего ответа, совершенно не характерная для Маттиаса ранее, очень сильно не понравились Мишелю, и юноша поспешил задать следующий вопрос:

— Что значит: в последний раз?

— Охранниц было шесть! — почти выкрикнул Маттиас. — По слогам повторить? Шестеро! И я не убил никого! Максимум я поставил по синяку двум или трем. И это все.

— А семифутовой толщины каменная стена?