О непредсказуемости жизни (сборник рассказов) (ЛП)

— Ты прав. Да будет объявлено так: Чарльзу Маттиасу, пять плетей без усердия, дабы лучше помнил обязанности защитника Цитадели. Две недели в тюрьме, в наказание за его действия. И месяц в Скаутах, дабы знал он, сколь необходима и важна эта служба.

— Спасибо, ваша светлость, — Тхалберг вновь склонился в поклоне, потом повернулся к леди Кимберли:

— Не стоит меня благодарить, баронесса. Я сделал это не ради вашего кавалера, — тут крокодил повернулся еще немного, почти встав спиной к герцогу, и подмигнул ей. — А лишь для пользы всей Цитадели. Кстати, — тут он опять повернулся мордой к лорду Хассану. — Не пора ли нам обсудить столь ярко продемонстрированную недостаточность охраны вашей светлости?

Томас фыркнул:

— Мы обсуждали эту тему неоднократно. И столь же неоднократно приходили к одним и тем же выводам... — Тут его взгляд упал на леди Кимберли. — Почему она все еще здесь?

— Вы не сказали, что с ней сделать, ваша светлость, — склонила голову одна из стражниц.

— Отправьте ее домой. Здесь ей точно делать нечего, — хмыкнул Тхалберг.

— Милорд! Пожалуйста! Позвольте мне его увидеть! — почти прокричала Кимберли, когда стражницы уже потянули ее к выходу.

— Не сегодня! — мотнул головой Томас, сердито прижав уши. — Он наказан или погулять вышел? Завтра. Все, уведите ее.

Стражницы довели-дотащили Кимберли до двери комнаты, втолкнули внутрь и ушли, прикрыв дверь, а она упала на колени и зарыдала. Ее любимый в тюрьме, ее праздничное платье испорчено, день, который мог бы стать лучшим в жизни, превратился в какой-то кошмарный сон... Письмо!

Едва накинув поверх разорванного платья халат, Кимберли устремилась в коридор. Они уже почти дошли до его комнаты, они стояли в полутемном тупичке, когда, когда... Она подняла смятый, разорванный кусок плотной белой бумаги и осторожно разгладила.

— Ох, Чарльз! — прижав бумагу к груди, Кимберли осела у стены, как подломленная. Вся усталость, весь страх и ужас прошедшего дня буквально придавили ее к чуть теплым плитам пола. — Чарльз, Чарльз, что ты наделал!

Перевод — Claw Lyne.

Литературная правка — Дремлющий.

Решетки и тьма Чарльз Маттиас

Год 706 AC, начало апреля

Разумеется там воняло. В подобных подземельях всегда попахивает плесенью, гнилыми объедками, и чем похуже. Спустившись по лестнице, Мишель обнаружил, что тюремное подземелье Цитадели, не являлось исключением. Если честно, бобер-морф вообще предпочел бы не ходить туда, но после новостей, добравшихся до его ушей еще в лесу, удержаться не смог.

Разумеется, пришлось подождать конца заезда — еще в третьей декаде марта Татхом увел артель лесорубов на верхнюю деляну, ближе к вечным снегам Барьерного хребта. Потом, в последний день марта, к ним поднялся Хабаккук, принеся на хвосте просто невероятные слухи. Неувязки в его рассказе углядел даже Мишель... но тот факт, что Маттиас натворил что-то нехорошее, оспорить не смог никто. А прибыв в Цитадель, и услышав уже совершенно невероятную историю, в которой мертвые стражницы громоздились пообок трона штабелями, а крыс-морф голыми лапами, с одного удара разрушал семифутовой толщины каменные стены, Мишель отправился вниз.

Впрочем, ненадолго — сегодня юноша хотел еще повидать Паскаль. Та передала приглашение через руу-морфа, обещая показать что-то особенное, а Хабаккук так и не признался, что именно. Гад треугольный... В любом случае, первым Мишель решил навестить Маттиаса. Не столько ради дружбы, хотя и ради нее тоже, сколько из-за банального любопытства. Именно оно заставило юношу спуститься по холодным, вытертым ступеням в темноту и тишину подземелья.

Гулко хлопнула за спиной очередная решетка — охранник вел юношу по бесконечным тюремным коридорам какими-то странными петлями. Иногда Мишелю даже начинало казаться, что они ходят по кругу. А может и нет...  Хабаккук упоминал, что к Маттиасу пропускают всех желающих; во-первых, потому, что Магус приковал его заколдованными цепями; а во-вторых, потому, что так приказал лорд Хассан. Но вот идти до его одиночной камеры пришлось далеко.

Мишель очередной раз вгляделся в укрытый почти непроницаемой тьмой боковой коридор и передернул шкурой. Бр-р-р! После изменения его глаза стали видеть по-другому. Во-первых, вдали все стало чуть расплывчатым, во-вторых, ему приходилось серьезно напрягать глаза... на суше. Под водой же... О-о-о! Ныряя в прорубь, Мишель поражался богатству и многоцветью подводного мира. Подводные течения мерцали, рыбки сияли, водоросли медленно колыхались, лед, накрывший реку, то отливал благородным багрянцем, то наливался грозной синевой, то отражал, как зеркало...