— Эй, а пацан-то живой! – воскликнул кто-то из оставшихся во дворе. — Ваше магичество, вы бы это... пацанчика-то...
Электра спрыгнула с лошади и осторожно приподняла плачущего паренька с безголового женского тела.
— Мама, мама! — он попытался вырваться, но когда магичка прижала его к груди, затих, только горько всхлипывая.
— Живых нет. Убиты чисто, каждый своим кинжалом, — Скрэч протянул магичке смертоносную вещь: кинжал с зачерненным лезвием и сложно выгнутой наборной рукояткой из черной кожи. — Голову отрубили только женщине. Вещи на местах, ухоронки целы, даже скотина не тронута. Что угодно, но не бандиты, и не грабеж.
Лицо Электры закаменело:
— Понятно. Профессионалы. Но кому понадобилась простая крестьянская семья? Или не простая?
— Кто знает? — покачал головой Скрэч. — Мертвых не спросишь, а живой, скорее всего не знает. Что с пацанчиком? Возьмем с собой?
— Безусловно, — кивнула Электра. — Разбивайте лагерь. Похороним тела, подумаем, посмотрим. Может найдется что-нибудь, из прошлого. А паренька... Поищем ему новых родителей по дороге. В крайнем случае, найдется комнатка в Цитадели.
Два дня ушло на подготовку могил и похороны. Сарош молча наблюдал, как четверо охранников копают землю, под моросящим, неостановимым дождем. Лишь однажды он прервал сосредоточенную неподвижность — когда его отца подняли, чтобы отнести в могилу. Тогда мальчик подбежал ближе и вытащил из груди мужчины кинжал. Тщательно протерев оружие старой рубашкой, он вгляделся в тисненый герб на рукоятке. Молния выбрала именно этот миг, чтобы высветить застывшую складку на юном лице и гнев в глазах.
— Пойдем Сарош, — вздохнула Электра, обнимая мальчика. — Позволим им закончить похороны.
Тот напрягся было, но тут же расслабился и позволил увести себя к изгороди. Там Сарош еще раз осмотрел кинжал, потом тщательно обвернув тряпкой, сунул в дорожную сумку. Когда первые лопаты упали на тела, он опять отвернулся, уткнувшись лицом в подол дорожного платья Электры, и затрясся от сдерживаемого рыдания.
Утром, напоследок помянув погибших, они тронулись в путь. Похороны закончились еще в полдень, но требовалось привести разбежавшуюся скотину, собрать кое-какие, уже не нужные хозяевам припасы, отыскать ухоронки — в конце концов, все это теперь принадлежало Сарошу и не стоило оставлять небольшие ценности случайным грабителям.
На соседней ферме они сообщили хозяину и его жене печальные новости.
— Ох-хо... — схватился за голову шеботной мужичек. — Что делается-то! Ведь жеж... Да как же так-то?! Вот беда-то! А нам-то как? Ведь скотина же! И поля... А урожай? Ой, мать моя...
— Цыть! — прикрикнула на него низенькая, но мощная, что называется поперек-себя-шире жена, ставя перед мальчиком тарелку похлебки. — Проследим. За всем проследим. А младшенького-то куды? Оставляйте у нас. Найдем уж хлеба-то кусок!
— Хочешь? Нам... — начала было электра, но Сарош перебил ее:
— Нет! — почти выкрикнул он, хватая магичку за руку, и умоляюще заглядывая в глаза: — Ты меня спасла! Я не хочу покидать тебя!
— Малыш, ты уверен? Путь в Цитадель долог и опасен, жизнь в Цитадели очень, очень непроста и тоже опасна. Почему бы тебе не остаться здесь, где тебя все знают, и ты знаешь каждый куст?
— Нет! — жарко воскликнул Сарош, не ослабляя хватку. — Ты будешь там и я тоже!
— Да... — вздохнула хозяйка, — сын своей матери. А похож-то как! Ну, вот не нашего она была полета, не ее это было дело, в нашей глуши сидеть, за деревенским дурнем замужем! И матушка моя, да будет ее дорога легка, то же самое говорила!
— Да... — кивнув, вздохнула Электра. — Что ж, теперь-то. Хорошо, Сарош, возьмем тебя в Цитадель. А вот скажите мне хозяюшка...
Мальчик слушал неспешный разговор двух женщин, а над крышей уединенной фермы густые, пропитанные дождем облака потихоньку начали истаивать, рассеиваться, позволяя луне заглянуть в освещенное лучиной, подслеповатое окошко.
И вновь утро, и снова путь. Извилистая, колдобистая дорога вывела их из горной долины, потом вдоволь наизвивавшись по крутому спуску, привела к холмистым предгорьям и дальше вниз, по равнинам. С каждым днем, проведенным в пути, настроение Сароша постепенно менялось — от тоски и горя, сначала к печали, а потом и к откровенному, ничем не сдерживаемому любопытству. К тому времени когда они достигли ворот Цитадели Метамор, Электра уже едва могла удержать его в седле — так яростно он вертелся, пытаясь смотреть во все стороны разом.
Пожелав доброго дня привратной страже и отдав поводья конюху, Электра провела мальчика к себе:
— Мы найдем тебе комнату чуть позже, когда ты при...