О первых началах

[Третий вопрос.] Так, стало быть, никакая его часть не имеет отношения к здешним вещам? Ведь его необходимо исследовать на их основе. Да как же оно не имеет к ним отношения, когда все вещи существуют в каком-то смысле на его основе? Действительно, каждая вещь происходит от него и участвует в нем, коль скоро не является ничем иным, кроме того, что она есть, обладая вследствие этого своим собственным началом, вдыхая его и возвращаясь к нему настолько, насколько это возможно[84]. К тому же, право, что же иное могло бы воспрепятствовать ему в Даровании частицы себя самого тому, что происходит от него? В самом Деле, что иное будет в этом посредствовать? Разве нет необходимости в том, чтобы второе существовало всегда уже хотя бы потому, что оно по сравнению с единым началом ближе к третьему, а третье — потому, что к четвертому; и если это так, то и низшее происходит от него; если и это так, то оно тем более остается в пределах его природы; если же и это так, то оно тем более уподобляется ей, так что оказывается готовым к участию в ней, а значит, и участвующим? Разве мы вообще могли бы высказать подобное предположение в отношении этого начала — да каким таким образом? — если бы в нас самих не было некоего его следа[85], как бы стремящегося к нему? Поэтому самое правильное — это сказать, что <начало>, будучи таинственным, позволяет также и всем вещам участвовать в таинственном, вследствие чего и в каждой отдельной вещи имеется нечто таинственное; равным образом мы соглашаемся и с тем, что одни вещи по своей природе более таинственны, чем другие: единое — чем сущее, сущее — чем жизнь, жизнь — чем ум и вечное пребывание, и то же самое рассуждение имеет силу при обратном переходе от материи к разумной сущности; в последнем случае рассуждение ведется на основании худшего, а в первом — лучшего, если можно так выразиться[86]. И если бы кто-нибудь положил в основу высказанные предположения, то смог бы дать определение его выходу за свои пределы и некоему таинственному порядку, возникающему на его основе. И все то, что изреченно, мы возведем к таинственному, так как оно повсюду вычленяется вместе с изреченным; следовательно, мы создадим три монады и три числа: сущностное, единичное и таинственное, но уже никоим образом не два. В таком случае мы, разумеется, будем придерживаться того мнения, от которого прежде отказались: что в таинственном располагаются единое и многое, как и порядок первых, промежуточных и последних вещей, да еще и пребывание в себе, выход за свои пределы и возвращение[87]; вообще, изреченное мы во многом смешаем с таинственным. Если же, как мы и говорили, это «высшее» или «высшие», то не будет нужды обращаться к таинственному, именно которое мы и хотим видеть превыше единого и многого. Следовательно, не нужно будет предполагать прежде многого иное, пусть даже выделенное в смысле сопричастности наряду со многим; стало быть, оно не будет предметом сопричастности, не будет передавать ничего своего тому, что соседствует с ним, и нет никакого таинственного бога, предшествующего единому, как само единое предшествует сущности.

Итак, правильнее всего утверждать следующее: разум, пробующий всяческими способами разные пути, будет обнаруживать это таинственное и, пожалуй, на основании делающихся при таком подходе выводов будут мыслиться противоположные вещи. Да и что в этом удивительного, когда даже относительно единого мы испытываем недоумение в связи с иными, но сходными положениями, и, конечно, то же самое относится ко всецело объединенному и к сущему. Однако пусть это у нас подождет.

Вторая часть СПОСОБЫ ВОСХОЖДЕНИЯ К ПЕРВОНАЧАЛУ

Сейчас же в отношении первой гипотезы необходимо исследовать еще и то, каково восхождение к нему и каким способом, начинаясь с низшего, оно достигает завершения. Пусть рассуждение будет общим в отношении как всех остальных начал, так и тех их следствий, которые простираются вплоть до низших предметов. В самом деле, подобно тому как Парменид, исследуя единое, принял во внимание все вещи, каким-либо способом зависящие от него[88], и мы будем продвигаться вперед вместе с первой гипотезой, то есть, начав с полностью изреченного и известного в ощущении, совершим восхождение к молчанию об этом первом и испытаем на себе родовые муки истины.

1. Восхождение на основании критерия независимости

Итак, каким образом можно было бы, опираясь при первом шаге на очевидное, совершить подобное восхождение? Конечно, во главу угла необходимо поставить то положение, пользуясь которым мы по мере сил совершим переход от первого ко второму, причем со всей возможной осторожностью.