О первых началах

28. Впрочем, к рассмотрению вопросов, связанных с тем, каков выход за пределы единого тех вещей, которые возникают от него, каким образом он совершается, а также как можно было бы избежать связанных с ним апорий, мы перейдем позднее, причем весьма скоро. Сейчас же необходимо остановиться на том, что все существует после единого[214], ибо имеется не только единое, но и вслед за ним — множество разнообразных вещей. То, что они не являются самим единым, очевидно; стало быть, они отделены от него: если не в той степени, в какой каждая вещь есть единое, то в той, в которой она единым не является. Следовательно, определение «не-единое» будет не отрицательным, а утвердительным суждением о том, что противостоит единому. Однако, с другой стороны, каждая вещь оказывается единым, причем, разумеется, не потому, что она есть противостоящее единому не-единое, а потому, что она не полностью отделена от единого, но как бы обладает в нем своим корнем и, будучи не-единым, существует вследствие единого. Таким образом, для стороннего наблюдателя не-единое по своей природе отделяется от единого, поскольку обособляется от него именно в силу этой самой своей природы не-единого, единое же все еще соседствует с ним и нисколько от него не отдаляется, так как и не-единое, которое, пожалуй, порой будет противоположным единому, даже в этом случае все еще является единым в силу своей причастности ему — вследствие, собственно, самого своего происхождения. Итак, оно делает себя не-единым, единое же создает его, причем, как единое, благодаря собственному единству предупреждая его отделение. Следовательно, не-единое отделяется от единого потому, что становится не-единым, единое же от не-единого никак не обособляется, поскольку на самом деле оно превращает не-единое, пусть и отстоящее от себя, в единое. Оно настолько не приемлет разделения, что, даже отпуская не-единое от себя, в то же самое время не отпускает, но как бы предвосхищает своим единящим участием его разделяющее наличие[215]. В самом деле, без единого ни у одной вещи не будет наличного бытия, следовательно, сопричастность одновременно созидает наличие, а это означает, что единство обусловливает раздельность. Впрочем, мы этому не слишком удивимся и нисколько не поставим под сомнение сказанное, если примем во внимание то, что природе единого по самой своей сути не положено ни созидать, ни испытывать разделение.

6.1. Первый пример: Солнце

Убедиться же в этом мы можем на примере зримого правителя всякой истины — Солнца. Действительно, для глаза, открытого, но вследствие какой-либо глазной болезни не видящего, Солнце существует так же, как и для видящего; это глаз не существует для Солнца — в силу собственной от него обособленности[216], и здесь мы не убоимся нарушить требования обычной логики[217],— ибо они обладают силой применительно к однородным предметам, для которых имеется некое равенство возможностей или природное тождество в смысле отношения.

6.2. Второй пример: материя и эйдос

Вот второй пример. Эйдос есть нечто иное по сравнению с материей. А разве является материя чем-то иным по сравнению с эйдосом? Нет: инаковость есть эйдос, а материя, даже будучи иной, эйдосом от этого не становится. Эйдос отделен от материи, при том, что сама она от него не отделена: в эйдосе пребывает некое иное разделение, не нашедшее в себе сил достичь материи[218].

6.3. Возможность обращения к единому