О поэтах и поэзии

Это, конечно, вариация еще и на лермонтовское «Завещание» – только у Лермонтова мать поверила, что сын ее забыл, а у Самойлова все поняла; разница очень существенная, многое объясняющая в характере обоих. Но при полном понимании мотивов, заимствований, источников почему-то невозможно это читать без слез, верно же? По точному наблюдению Жолковского, читательские слезы означают не сентиментальность текста, не умелую авторскую игру на нежных струнах души, а восторг от точно выполненной задачи, то есть это слезы торжества и любования. И Самойлов здесь действительно попал в эмоцию – смешанную, скрещенную эмоцию победы и траура. Победа здесь в том, что можно лгать матери что угодно, но правду она знает. Победа здесь в том, что жизнь можно отнять, а мать – нельзя. Победа в том, что война кончилась и город Банья Лука защищен, стоит, в нем на базаре доброе вино продается, хотя юнаку уже не пить его никогда. Ну и выражено все это легким хореем, тем же, каким Иакинф Магланович напутствует умершего:

Дочь моя живет в Лизгоре;
с мужем ей не скучно там.
Тварк ушел давно уж в море;
жив иль нет, – узнаешь сам.

С богом, в дальнюю дорогу!

Путь найдешь ты, слава богу.
Светит месяц; ночь ясна;
Чарка выпита до дна.

Ничего лучше этого нельзя написать. Можно – так же. Самойлов так написал и так прожил, и умер легкой смертью праведника, выступив на вечере к столетию Пастернака и потеряв сознание за кулисами. Его кинулись спасать – он на секунду пришел в себя и сказал как бы уже оттуда: «Ребята, все хорошо».

Булат Окуджава

Нашей темой будут только песни Булата Окуджавы – стихотворения, которые он исполнял под гитару. Мы не коснемся ни его не положенных на музыку стихотворений, ни прозы: все это замечательные художественные явления, но сошлемся на мнение Николая Богомолова, выдающегося литературоведа, редактора песенного тома в самодельном собрании сочинений Окуджавы 1984 года (его подготовил московский КСП). Окуджава, по мнению Богомолова, был автором очень хороших стихов и романов, но только эти соединенные с музыкой, поющиеся стихи позволяют говорить о нем как о гении. Столь некорректный и соблазнительный термин, как гениальность, особенно значим в устах строгого ученого, и возразить тут нечего: все, что связывается в нашем сознании с представлением о гении, – абсолютная новизна, необъяснимость кажущейся простоты, миллионы последователей, – тут наличествует.