О поэтах и поэзии

Некоторые – особенно из числа старших писателей – называли ее красавицей; ровесники обращали внимание на ее экстравагантность, на ядовито-зеленые глаза и ядовито-голубые платья; младшим было не до того, они не воспринимали ее как «объект желания», она была для них влиятельнейшей фигурой русского модерна, все благоговели, и никто не любил. Наверное, будь в ее жизни чуть больше человеческого, чуть меньше умственного – она была бы мягче и снисходительней; но бескомпромиссная Гиппиус не желала ни к кому снисходить. Пусть у нее был узкий вкус – она оставалась ему верна; и почти все, кто получил от нее клеймо безвкусных, – Горький, например, – подтвердили ее догадку. И Розанов – тоже. Из мемуаров Андрея Белого – почти всегда пристрастных, но неизменно живых и живописных – мы знаем об ее отношении к Розанову: «Не плоть, а просто – «пло»!» И Розанов – чья полемика с Мережковским была одной из главных и нагляднейших в русском XX веке, – тоже был ею угадан: она его и уважала, и жалела, но не любила и оказалась права. И в тринадцатом, когда он поучаствовал в деле Бейлиса, пусть под псевдонимом, на стороне антисемитов; и позже, когда та самая империя, которая «слиняла в три дня», погибла не в последнюю очередь из-за обожаемого им консерватизма, из-за той самой «свиньи-матушки». В России вообще снисходительность опасна, тут надо следовать своим принципам, никому по возможности не помогать и никому не прощать. Гиппиус, при всей своей гротескности и даже фарсовости, первой продемонстрировала эту модель поведения.

Была ли она в действительности красива – сказать трудно: сохранилось множество портретов, но бросается в глаза выражение жестокости и даже брезгливости, которое почти всегда сохраняет нижняя половина лица – крылья носа, рот. Глаза светлые и, пожалуй, даже приветливые – но вот эта складка у губ, опущенные их концы, полное отсутствие улыбки… На тех немногих фотографиях, где она улыбается (в частности, на совсем молодой фотографии с Акимом Волынским, который там вылитый Путин), – это улыбка издевательская, сардоническая, какая бывает у противных умных девочек лет в двенадцать. А я знаю и всем скажу! И когда ее секретарь свидетельствует, что перед смертью из глаз ее выкатились две слезы, а потом на лице застыло выражение совершенного счастья, – как знать, не было ли это такой же сардонической, почти вольтеровской насмешкой?

Такие, как Гиппиус, не бывают счастливы и никому ничего не прощают, в том числе себе. Такие, как Гиппиус, делают только одну ошибку – они полагают, что в России можно и нужно что-то менять; зато уж разочаровавшись в этом, никогда не оглядываются. И это самое правильное поведение, которое тут возможно, – подтверждением чего и являются успехи в двух главных жанрах: печальная лирика и злобный дневник.

Максимилиан Волошин

1

Крым в том смысле, в каком мы его знаем, создал Максимилиан Волошин (1877–1932) – подлинный гений этого места. Символику, топонимику, даже историю Крыма придумал для нас он. Крым стал нашим не благодаря аннексии, а благодаря Максу, как звали его близкие. И это наилучший способ присвоения – точней, освоения – любого земного пространства.

Волошин написал сотни крымских стихов и тысячи акварелей – картинки эти рисовал, разложив перед собой сразу три-четыре, то в одну добавит штрих, то в другую. Все они похожи – и все различны, везде горы, облака, тени, маленькое бледное солнце. Больше всего они похожи на знаменитые горные пейзажи Рериха – такие же одинаковые на вид (еще бы – две тысячи одних Гималаев!), и непонятно, зачем их столько. Но для Волошина и Рериха новизна была не главной задачей: рисование, воссоздание этих гор – иногда реальных, а иногда воображаемых, невиданных, райских – было их способом медитации, а если хотите – служением. Творец тоже создал много гор и равнин – зачем столько? Параллели между Рерихом и Волошиным так очевидны, что нечем объяснить скудное освещение этой темы в литературе: один Голлербах еще в двадцатых заметил сходство их картин (да и установок), да в предисловии к парижскому собранию сочинений Волошина Райс замечает:

И у Волошина, и у Рериха пейзаж наделен заклинательной силой, предельно ирреален и, несмотря на свою твердокаменную бесплодность, летуч и обманчив, как сновидение… Рерих – Волошин – Чюрленис – Павел Васильев – соседство этих имен и приоткрытых ими видений говорит о таких глубоких тайнах России, что ни один мыслитель еще даже не попытался их хоть как-нибудь сформулировать. Раскрытие их – задача будущих поколений.