Речь идет об отношении между небом и землей. Если – как вполне может показаться – небо с расположенными на нем луной, солнцем, планетами, фиксированными звездами вращается вокруг Земли, то его траектория описывается сложными эпициклами, некоторые из которых предполагают обратное вращение. Если же в центре помещается Солнце, а Земля становится небесным телом в числе прочих, то траектории становятся относительно простыми и представляют собой эллипсы. В эпоху барокко мы бы сказали: в действительности в центре системы помещается Солнце, и эллипсы – это действительные формы; эпициклические же формы Птолемеев – это фигуры, фикции, изобретенные формы, создающие некую видимость (сохраняющие суть явления). Сегодня мы мыслим более формально, чем тогда, и мы бы сказали так: эллипсы – более удобные формы, чем эпициклы, и потому следует отдать предпочтение именно им. Но эллипсы не настолько удобны, насколько круги, а круги, к сожалению, здесь неприменимы. Вопрос, следовательно, заключается уже не в том, что существует в действительности, но в том, чем удобнее пользоваться, и при этом становится ясно, что нельзя просто взять и навязать явлению произвольную удобную форму (в частности, круг), но только наиболее удобные из числа немногих подходящих. Если коротко: формы – это не открытия и не изобретения, не платонические идеи и не фикции, а смастеренные под явления вместилища («модели»), а теоретическая наука не является ни «истинной», ни «фиктивной», а является «формальной» (то есть создающей модели).
Если форма является противоположностью материи, то не существует такого дизайна, который можно было бы назвать «материальным»: он всегда является информативным. И если форма представляет собой то, как существует материя, а материя – это то, что наполняет форму, то дизайн – это один из методов придавать форму материи, способствовать тому, чтобы она являлась именно такой и никакой иной. Дизайн, как и любая культурная форма выражения, показывает, что материя остается неявной, не является нам ни в каком ином виде, кроме как в некоем оформлении, и, единожды оформившись, она становится явлением (феноменом). Что в дизайне, как и вообще в культуре, материя представляет собой то, как нам являются формы.
Но всё же разговор о дизайне в связи с материалом с одной стороны и «нематериальностью» – с другой, несет в себе некий смысл. А именно: существуют на самом деле два различных способа видения и мышления – материальный и формальный. В эпоху барокко господствовали материальное восприятие и мышление: Солнце действительно располагалось в центре Вселенной, а камни действительно падали в соответствии с формулой. (Оно было именно вещественным, а потому не могло быть материалистичным.) Наше восприятие скорее формальной природы: и Солнце, находящееся в центре Вселенной, и формула свободного падения суть практические формы (что есть формально, а потому не может быть нематериалистичным). Из этих двух способов видения и мышления выводятся два способа создания набросков. Следствием материалистичного образа мысли становится репрезентация (к примеру, изображения зверей на стенах пещеры). Из формального мышления проистекает моделирование (к примеру, модели канализационных систем на месопотамских глиняных табличках). Благодаря первому способу видения в форме подчеркивается то, что в ней является, благодаря второму подчеркивается форма в явлении. Так, к примеру, историю живописи можно рассматривать как процесс, в ходе которого формальное видение вытесняет материальное (пусть и не всегда последовательно). Постараемся это продемонстрировать.
Важным шагом на пути к формализации становится введение перспективы. Впервые человек сознательно стремится наполнить материалом обозначенные заранее формы, показать явления в специфической форме. Следующий шаг на этом пути можно приписать Сезанну, которому удается наложить на одну и ту же материю одновременно две или три формы (к примеру, показать яблоко одновременно с нескольких точек зрения). Кубизм возводит этот прием в абсолют, предъявляя заранее определенные (накладывающиеся друг на друга) геометрические формы, в которых материя служит исключительно тому, чтобы формы могли явить себя. Об этой живописи, следовательно, можно сказать, что она позиционирует себя между содержанием и вместилищем, между материей и формой, материальным и формальным аспектом явлений и движется в направлении того, что несправедливо именуют «нематериальностью».