Не что иное, как гнев на гусятницу, отказавшуюся подчиниться, вынуждает мальчика пожаловаться королю, и это ускоряет развязку. Попытка героини отстоять себя, когда мальчик унижает ее, становится поворотным моментом в ее судьбе. Прежде она не смела сопротивляться, когда похожим образом с ней поступала камеристка, — теперь она поняла, что нужно, чтобы достичь автономии. Свидетельством тому становится ее отказ нарушить клятву, пусть и данную против воли. Она понимает, что совершила непозволительный поступок, дав это обещание, но, если уж это случилось, нужно держать слово. Однако это не мешает ей сообщить свою тайну предмету — наподобие того, как ребенок смог бы излить свое горе какой-нибудь игрушке. Подходящим — и символичным — объектом для рассказа о горькой участи героини оказывается очаг (неслучайно выражение «святыни домашнего очага»): в сказке братьев Гримм он замещается печью, которая также символизирует некое первичное чувство безопасности, ведь в ней готовят пищу. Но главной причиной счастливой развязки становится то, что героиня защищает свое достоинство и неприкосновенность собственного тела: она отказывается позволить мальчику вырвать у нее несколько волосков против ее воли. Злодейка способна думать лишь о том, как бы стать (или притвориться) кем-то, кем она не является в действительности. Гусятница поняла, что быть самой собой гораздо труднее, но это единственный способ обрести подлинную независимость и изменить свою судьбу.
Фантазия, исцеление, побег и утешение
На фоне недостатков современных волшебных сказок ярко видны характерные особенности, отличавшие народные сказки с момента их появления. Толкин описывает такие неотъемлемые составляющие хорошей волшебной сказки, как
Тем самым становится понятным, почему, когда детей просят перечислить их любимые сказки, среди них почти не оказывается сочинений современных авторов[88]
. Многие из этих произведений заканчиваются печально, и потому они не обеспечивают ни побега, ни утешения. Меж тем ребенку, который слушает сказку о страшных событиях, и то и другое необходимо, чтобы он мог с твердостью встретить превратности судьбы. Без такой ободряющей концовки ребенок почувствует, что из отчаянных ситуаций, которыми изобилует жизнь, и впрямь нет никакого выхода.В народной сказке герой получает награду, а злодей — заслуженное наказание, и таким образом глубокая потребность ребенка в справедливости оказывается удовлетворена. Откуда еще ребенок может черпать надежду на то, что с ним поступят по справедливости? Ведь он так часто ощущает, что с ним поступают «нечестно»! И как иначе он может убедить себя в том, что должен вести себя правильно, когда ощущает столь мучительное искушение поддаться собственным желаниям, которые толкают его к асоциальным поступкам? Честертон некогда заметил, что дети, с которыми он смотрел «Синюю птицу» Метерлинка, были разочарованы, потому что «сказка не завершилась Судным Днем и герой и героиня так и не узнали, что Пес говорил правду, а Кот лгал, ибо дети невинны и любят справедливость, тогда как большинство из нас испорчены и, конечно, предпочитают милосердие»[89]
.Возникает закономерное желание оспорить веру Честертона в невинность детей. Однако он абсолютно прав, заметив, что предпочтение милости к тем, кто вел себя дурно, характерное для зрелого сознания, сбивает ребенка с толку. Более того, утешение не просто подразумевает справедливость — оно ощущается благодаря справедливому суду (или, если говорить об утешении взрослых читателей, суду милосердному).
По мнению ребенка, лучше всего, чтобы злодей претерпел в точности ту же участь, которую желал навлечь на героя: так, волшебница в сказке «Гензель и Гретель» хочет приготовить детей в печи, попадает туда и сгорает заживо, а самозванка в «Гусятнице» сама объявляет себе приговор и несет наказание. Для утешения необходимо, чтобы миропорядок был восстановлен: это означает наказание злодея, что равносильно изгнанию зла из мира героя. Таким образом устраняются все препятствия к тому, чтобы герой «жил долго и счастливо».