О праве войны и мира

В отношении хитрости второго рода указывается трудность вопроса

IX. 1. Серьезнее спор о знаках, которые, так сказать, находятся в обращении среди людей; в ложном использовании этого рода знаков и заключается источник обмана в собственном смысле. Так, много имеется изречений против обмана в священном писании: “Ложное слово будет ненавистно справедливому, то есть доброму мужу” (Притчи, XIII, 5); “Ложные речи и слова обмана удали от меня” (Притчи, XXX, 8); “Погуби рекущих ложь” (Псалмы, V, 7); “Не обманывайте друг друга” (посл. ап. Павла к колоссаям, III, 9).

Это строго соблюдает Августин; и среди философов и поэтов имеются такие, которые, как видно, мыслят одинаково с ним. Известно следующее место у Гомера:

Он ненавистен мне наравне со вратами Аида.

Ум его мыслит иное, чем явно язык произносит.

Софокл говорит:

Вопреки истине на следует вещать;

Но если истина грозит погибелью,

То извинительно от правды отступить.

Клеобул заявляет:

Ненавидит обман, кто доблесть в сердце питает.

Аристотель сказал: “Обман сам по себе гнусен и заслуживает порицания, истина же прекрасна и похвальна”.

2. Но нет недостатка также и в авторитетной поддержке противоположного мнения. Во-первых, известны примеры безупречных прославленных мужей в священном писании19; во-вторых, - высказывания древних христиан - Оригена, Климента, Тертуллиана, Лактанция, Златоуста, Иеронима, Кассиана и почти всех остальных, по признанию самого Августина, который если даже и не согласен с этим, то тем не менее указывает на “важность вопроса”, “темноту предмета”, “спор, в котором мнения сведущих расходятся” (таковы его собственные слова).

3. Из числа философов сюда относятся Сократ и его ученик Платон, Ксенофонт, в известной степени Цицерон, а также, если верить Плутарху и Квинтилиану, стоики, которые среди добродетелей мудреца называют знание того, когда и в какой мере возможно отступать от истины (Платон, “Государство”, I II и V; Ксенофонт, “Воспоминания о Сократе”, IV; Плутарх. “Противоречия стоиков”; Квинтилиан, XII I). Повидимому, в ряде случаев с ними не расходится Аристотель, чье “само по себе”, как мы указали, может быть истолковано вообще или по отношению к вещи самой по себе независимо от обстоятельств (“Этика Никомаха”, VII, 3). Толкователь же его Андроник Родосский (“На “Этику Никомаха”, IV, 8) так пишет о враче, говорящем больному заведомую неправду: “Хотя он и обманывает, тем не менее он не обманщик”. И приводит причину: “…так как он имеет намерение не лгать, но лишь пощадить больного”.

4. Упомянутый мною Квинтилиан, защищая подобное мнение, заявляет, что по большей части действия как таковые благородны или же гнусны не сами по себе, но в зависимости от своих целей. Дифил замечает:

Любая ложь во имя сохранения

В моем лице не встретит осуждения.

У Софокла на вопрос Неоптолема:

Не опротивело тебе лгать и обманывать?

Улисс отвечает:

Нет, раз обман отменно благодетелен.

Сходные с этим заявления приводятся из Писандра и Еврипида. А у Квинтилиана читаем: “Ибо говорить неправду даже мудрым иногда дозволено”. Евстафий, митрополит Фессалоникийский, в толковании на вторую песнь “Одиссеи” пишет: “Мудрый говорит неправду в крайней нужде“20. Он же приводит свидетельства из Геродота и Исократа.

Не всякое произвольное словоупотребление, которое обычно должно иметь иной смысл, является недозволенным

X. 1. Примирение столь различных мнений можно, пожалуй, найти путем более распространительного или ограничительного толкования обмана. Здесь мы разумеем неправду не в смысле случайного искажения истины или по неведению21 (Фома Аквинский, II, II, вопр. 110, ст. I, in resp.); например, у Авла Геллия (кн. XI, гл. 11) различается: говорить неправду и обманывать. Мы имеем в виду сознательное высказывание чего-либо с таким значением, которое расходится с мыслями в душе, будь то. в понимании или волении. Ибо то, что обозначается непосредственно словами и сходными знаками, есть понятия ума; оттого обманывает не тот, кто говорит неправду, считая ее истиной, но тот, кто хотя и говорит, несомненно, истинную вещь, но считает ее неправдой. Следовательно, для общей природы обмана требуется ложность высказывания. Отсюда вытекает, что когда любое слово или предложение “многозначны”, то есть допускают несколько пониманий, как в народном словоупотреблении или в техническом применении, так и в фигуральных выражениях, достаточно понятных, тогда, если понятие в уме сообразно одному из соответствующих значений нельзя признать обмана, хотя бы даже было известно, что тот, кто воспринимает сказанное, должен понять это в ином смысле22.

2. Правильно, однако, что такое беспредметное словоупотребление не заслуживает одобрения, но может быть оправдано с помощью привходящих обстоятельств, если, например, оно способствует воспитанию того, кто вверен нашему попечению или когда к нему прибегают во избежание неуместного вопроса.