О праве войны и мира

9. Оттого-то древним христианам, только что принявшим учение от апостолов и мужей апостольских, лучше понимавшим и соблюдавшим их заповеди, было, я полагаю, наиболее оскорбительным суждение тех, кто их воздержание от самозащиты перед лицом неминуемой смертельной опасности приписывал недостатку сил, а не нежеланию. Неблагоразумно и бессовестно поступал бы, конечно, и Тертуллиан, если бы он осмелился так дерзко лгать перед императорами, которым не могло остаться неизвестным истинное положение дел, когда он говорил: “Ведь если бы мы предпочли действовать как открытые враги, а не только как тайные мстители, неужели у нас не хватило бы множества людей и сил? Многочисленны мавры, маркоманны, сами парфяне и прочие народы, заключенные лишь в пределах определенных стран и своих границ; но превышают ли они числом нас, рассеянных по всему миру? Мы чужды вам, но мы проникли во все пределы вашего государства, города, острова, укрепления, городские управления, советы, самые лагери, трибы, декурии, во дворцы, в сенат, на форум. Мы оставили вам только ваши храмы. В какой войне мы были непригодны, недостаточно проворны, даже с меньшими силами, мы, которые предоставляем добровольно себя умертвлять, ибо по нашему учению предпочтительнее самим погибать, нежели убивать?”. В этом следует своему учителю Киприан и открыто заявляет: “Оттого-то, когда нас хватают, никто не противится и не мстит вам за ваше нечестивое насилие, хотя весьма обилен и многочисленен наш народ и снабжен всем необходимым. Ибо уверенность в конечном воздаянии закаляет терпение, неповинные вынуждены уступать преступникам” (“К Димитриану”)27.

Лактанций пишет: “Мы полагаемся на величие того, кто мотет воздать как за оказанное ему нечестие, так и за страдания и обиды рабов своих. И мы переносим неслыханные страдания, мы даже не противимся и словом, но предоставляем богу заботу о возмездии” (кн. V). Так же смотрел на дело Августин, писавший: “Пусть праведный в этих обстоятельствах не помышляет ни о чем ином, кроме того, чтобы вести брань дозволенную, ибо не всем она дозволена” (“На Иисуса Навина”, кн. VI, вопр. X). Ему же принадлежат следующие слова: “Всякий раз, как императоры впадают в заблуждения, они издают законы в защиту своих заблуждений против истины, по этим законам праведные подвергаются истязанию и заслуживают венцы” (поел. CLXXI). Он же в другом месте пишет: “Народы должны терпеть государей, так же как рабы терпят своих господ, потому что такое упражнение в терпении помогает переносить страдания временные в надежде на блага вечные”. Еще в другом месте он поясняет это примером первых христиан: “Хотя град Христов и был рассеян по странам и насчитывались столь многочисленные полчища народов против нечестивых преследователей, тем не менее они до настоящего времени не сражались ради временного спасения и воздерживались от сопротивления, дабы достигнуть вечного спасения. Их вязали, заключали в темницы, били, терзали, жгли, бичевали, рассекали на части, вспарывали им горло, и тем не менее они множились. Бороться же за спасение составляло для них не что иное, как пренебречь благополучием этой жизни ради вечного блаженства” (“О граде божием”, кн. XXII).

10. Не менее возвышенные мысли высказаны в том же смысле Кириллом в толковании на слова евангелия от Иоанна о мече Петра. Фиванский легион, как сказано в мартирологе, насчитывал всего шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть христиан. Когда цезарь Максимиан, находясь у Октодура, созвал войско для жертвоприношений ложным богам, то воины этого легиона сначала направились в путь в Агаун. А когда император послал туда вестника с приказом им явиться для жертвоприношения, то они отказались повиноваться. Максимиан приказал ликторам предать смерти каждого десятого воина, никто не оказал сопротивления, и ликторы без труда выполнили приказ.

11. При этом Маврикий28, начальник легиона, именем которого было названо впоследствии местечко Агаун, по словам Эвхерия, епископа лионского, обратился к своим соратникам со следующей речью: “Как я боялся, чтобы кто-нибудь (что весьма легко могло случиться с вооруженными людьми) ради самозащиты не сделал попытки воспротивиться столь блаженному погребению! Для предупреждения этого я уже готов был последовать примеру нашего Христа, который сам приказал апостолу вложить обнаженный меч в ножны, он научал этим тому, что превыше всякого оружия - добродетель христианской веры, чтобы никто не противился деяниям смертных смертными рунами, дабы уверенность в предпринятом деле завершить вечным свидетельством веры”.