О природе вещей

Может ли чей-нибудь стих, исходящий из мощного сердца,
Славить достойно его за величие дел и открытий?
Кто обладает искусством речей, чтобы в песне хвалебной
Выразить всю совокупность заслуг того мужа, чей разум
Столько задач разрешил и оставил нам столько сокровищ?
Нет, полагаю, никто из рожденных со смертною плотью.
Ибо, судя по значенью великому добытых знаний,
Надо назвать его богом, да! богом, блистательный Меммий!
Он изобрел нам впервые тот способ ведения жизни,
Что называется мудростью. Он с несравненным искусством
Жизнь нашу вывел из многих сомнений, из мрака густого,
Дав ей покой и ее к лучезарному выставив свету.

Взять для сравненья открытья, что дали нам в древности боги.

Так, говорят, нам Церера плоды доставляет, а Либер
Ввел потребление пьяного винного сока у смертных.
Между тем в жизни без этих вещей обходиться возможно,
Как существуют, по слухам, без них и иные народы.
Но благоденствовать в жизни нельзя нам без чистого сердца.
Вот потому-то тем более должен казаться нам богом
Тот, от кого утешение сладкое жизни исходит,
Распространяясь и ныне среди величайших народов.

Если делам Геркулеса ты думаешь дать предпочтенье,

То уклоняешься этим ты сильно от верного взгляда.
Что составляет для вас в настоящее время зиянье
Пасти Немейского льва иль чудовищный вепрь Аркадийский?
Что может сделать нам Критский телец и страшилище Лерны,
Гидра, кругом вся обвитая множеством змей ядовитых?
Или великая мощь Герионова тела тройного?
Сила коней Диомеда, огонь из ноздрей извергавших
По берегам Бистонидским, Фракийским и возле Исмары?
Может ли как-нибудь это вредить нам? И нужно ль бояться
Ран от когтей хищных птиц Аркадинских, живущих в Стимфале?
Или же змея со взглядом свирепым и телом огромным,
Сторожа яблок златых в отдаленных садах Гесперидских,
Что вкруг ствола обвивался? И что, наконец, угрожает
Нам среди моря сурового у берегов Атлантийских,
К коим ни мы не дерзаем приблизиться, ни чужеземцы?

Если бы непобежденными чудища в этаком роде

Жили доныне, какой они вред принести нам могли бы?
Думаю я – никакого. Земля изобилует вдосталь
Дикой породой зверей, и исполнены ужасов всяких
Заросли горных высот и глубокие дебри лесные,
Но в большинстве, в нашей власти бывает тех мест сторониться.

Если же сердце у нас не очищено, сколько боренья,

Сколько опасностей тяжких ему причиняется тотчас.
Сколько суровых тревог раздирает того человека,
Коего страсть обуяла. И сколько затем опасений,
Сколько потерь причиняют ему неприятные мысли,
Наглая дерзость, гордыня, а также безделье и роскошь.
Тот, кто все это сумел победить и из нашего духа
Вытеснить вон не оружьем, а словом, не стоит ли, чтобы
Люди его наравне с божеством почитали бессмертным?
И потому особливо, что сам о бессмертных богах он
По вдохновению свыше привык изрекать поученья
И разъяснял существо всех вещей в поучениях этих.
Я по следам его здесь приступлю к изложению вопроса
И докажу в сочиненьи моем, что условия, в коих
Все существа были раньше, должны продолжаться в дальнейшем
И уничтожить нельзя вековечности стойких законов.
(Так уже с первых шагов открывает нам духа природа,
Что возникает он только во плоти рожденной и смертной,
Что невредимым в теченье веков он не может остаться,
Но в заблуждение образы вводят в сие наш рассудок,
Так что, сдается, мы видим того, кто лишен уже жизни.)

Требует, кроме того, моего рассужденья порядок,

Чтоб доказал я, что мир состоит весь из тел преходящих,
А в то же время и то, что весь мир сотворен был когда-то.
Также поведаю, как из скопленья материи разной
Образовались моря, и земля, и светила, и небо,
Солнце и месяца шар и какие созданья бывают
Здесь на земле, а какие еще никогда не родились.
Дальше скажу, каким образом люди, слова изменяя
И прилагая к вещам имена, разговаривать стали.
Также о том, каким образом в сердце у них вкоренился
Страх пред богами, везде на земле охраняющий святость
Капищ, священных озер, алтарей и божественных статуй.
Кроме того, рассмотрю я движение солнца, блужданье
Месяца; сила, какая в природе их путь направляет;
Чтобы не думали мы, что они меж землею и небом
Вследствие собственной воли свой путь непрестанно свершают,
Всюду содействуя произрастанью плодов и животных,
Или что эти движенья по воле богов происходят.
Даже и те, кои правильно мыслят, что боги проводят
Жизнь беззаботно свою, возвращаются вновь к суеверьям
Древних религий и власть допускают жестоких тиранов
В пору, когда наблюдают явления разные в мире,
А особливо явления те, что у них происходят
Над головою в пределах эфирных. Несчастные верят,
Что божество всемогуще. Не знают они, что возможно
В мире и что невозможно и чем ограничены свойства
В каждом предмете, какие с ним связаны высшие цели.

Впрочем, чтоб дальше тебя не держать на одних обещаньях,

Взглянем с тобой поначалу на землю, на море и небо.
Эти три разные сущности, эти три тела, мой Меммий,
Три существа, меж собой столь несхожие кодом и складом,
Некогда сгинуть должны, и громада миров, продержавшись
Множество лет, пропадет, как и вся мировая машина.
Не сомневаюсь в душе, что в умах возбудит удивленье
Новая весть о крушеньи в грядущем земли всей и неба
И что к ученью сему мне людей преклонить будет трудно.
Это бывает, когда до ушей их доводим мы вещи
Необычайные, коих нельзя на глаза им представить
Или руками ощупать, чтоб способом этим надежным
Вера к ним в сердце и в область рассудка проникла глубоко.
Все-таки выскажусь я. Само дело, быть может, ученью
Веру придаст. При больших колебаньях земли ты увидишь,
С силой какой разрушаются в краткое время все вещи.
Да отвратится от нас это руководящей судьбою.
Пусть лучше разум, чем самое дело, нас в том убеждает,
Что с ужасающим грохотом мир весь разрушиться может.

Прежде чем я приступлю к изреканью об этом предмете

Тех прорицаний, которые много верней и священней
Пифии, в Фебовой роще лавровой рекущей с треноги,
Речью ученою многое выскажу я в утешенье;
Чтобы, религией связанный, ты невзначай не подумал,
Будто бы солнце, земля, небосводы, моря и светила,
Будучи плотью божественной, просуществуют вовеки.
Ты не подумай поэтому, что по примеру Гигантов
Должен вину искуплять как бы за преступленье большое
Тот, кто рассудком свои грани мира стремится разрушить,
Кто угасить будто хочет на небе прекрасное солнце
Тем, что бессмертные вещи отметил он смертною речью.
Но далеки от божественной святости все эти вещи,
Так что, сдается, им между богами и быть не пристало,
Ибо они нам скорее на то могут дать указанье,
Что лишены они жизненных всяких движений и чувства.
Предполагать невозможно, притом, чтобы каждое тело
Было сознанием одарено и духовной природой.
Дереву в небе расти невозможно; a в море соленом
Тучи не могут собраться. Не могут водиться на пашне
Рыбы; не может быть крови у дерева, соков у камня.
Точно назначено, где чему быть и чему развиваться.
Так: сущность духа не может отдельно без тела возникнуть
И пребывать где-нибудь в отдаленьи от нервов и крови.
Если б то было возможно, то прежде всего силы духа
Существовали у нас в голове и в плечах или пятках
И возникали бы обыкновенно у нас где попало,
Не оставаясь всегда у людей во вместилище том же.
Нет, так как в теле у нас постоянно назначено место
Определенное, где развиваются и существуют
Дух и душа, то тем более нужно всецело отвергнуть,
Что пребывать они могут без тела, без формы животной
В глыбах истлевшей земли или в пламени жаркого солнца,
Или в воде, или в воздухе, в вышних пределах эфира.
Значит, не одарены эти вещи божественным смыслом,
Если они не одушевлены даже признаком жизни.

Верить не следует, будто богов пресвятое жилище

Расположилося в части какой-нибудь нашего мира;
Ибо нежна очень сущность богов и от нашего чувства
Удалена, так что ум наш с трудом их себе представляет,
От осязания рук и ударов они ускользают,
То же, что неосязаемо, нас и касаться не может.
Трогать не может нас то, что не может быть тронуто нами.
Так что должны отличаться жилища бессмертных от наших
И по составу должны быть так тонки, как сами же боги.
Это я дальше тебе докажу в рассужденьи пространном.
Думать, затем, что для нужд человеческих создали боги
Всю эту дивную сущность миров, что по этой причине
Должно хвалить непрестанно богов достохвальное дело,
Предполагая в грядущем его вековечным, бессмертным;
Или же грешным считать, что колеблем мы мира порядок,
Промыслом вечно блаженных богов утвержденный издревле
В пользу племен человеческих на бесконечное время,
И оскорбляем порядок тот словом, сводя его книзу,
И измышлять и выдумывать прочее в этом же роде —
Крайне безумно, мой Меммий. На что им, блаженным, бессмертным,
Могут сгодиться обильные благодарения наши,
Чтобы ввиду наших нужд приступили к творению боги?
Новость какая способна была их привлечь после стольких
Лет безмятежных, что вдруг они жизнь изменить пожелали?
Только тогда, мне сдается, заманчивы новые вещи,
Если все старые в тягость. Но тот, кто печали не ведал
В прежнее время и всю свою жизнь проводил благолепно,
Будет ли столь увлекаться пристрастьем к каким-то новинкам?
Разве их жизнь в темноте и в страданиях тяжких влачилась,
Прежде чем не воссияло начало родящее мира?
Что было б скверного в том, если б мы не родилися вовсе?
Всякий рожденный на свет непременно в живых оставаться
Хочет, пока соблазняют его наслаждения жизни.
Но для того, кто еще не отведал любви такой к жизни,
Кто средь живых не был, – что за беда, если он не родился?

Дальше: откуда достались богам образцы всех предметов,

Созданных ими, а также понятие о человеке?
Знали ль они, сознавали ль в душе то, что сделать хотели?
Как бы узнали они о значении телец первичных,
Кои столь многое могут создать, свой порядок меняя,
Если б природа сама не дала образцов для творенья?

Тельца первичные эти в количестве неисчислимом

И от времен незапамятных всюду проносятся, частью
Движимы собственной тяжестью, частью гонимы толчками.
Между собой они всячески сходятся и испытуют
Все то, что может возникнуть от тех и других столкновений.
Стало быть, не удивляйся, что именно это движенье
Свойственно им и что в том положенье они очутились,
В коем находятся ныне, весь мир обновляя рожденьем.

Если б совсем неизвестны мне были первичные тельца,

То и тогда б я посмел утверждать по строению неба
И заключать из большого количества прочих явлений,
Что не для нас была призвана к жизни божественной силой²¹
Сущность вещей, у которой погрешности столько найдется.

Прежде всего, из всего, что покрыто пространствами неба,

Часть занимают наибольшую горы и дебри лесные
С диким зверьем, и ее наполняют утесы, болота
Или моря, разделившие все берега так широко.
Далее, две приблизительно части отъяты у смертных
Зноем удушливым и остротой холодов постоянных.
То, что осталось для пашни, природа сама покрывает
Диким кустарником, если тому не препятствуют люди,
В страде житейской привыкнув вздыхать над киркою двузубой
И разрыхлять свое поле движеньем тяжелого плуга.
Если б сошник плодоносных комков земляных не ворочал,
В почве самой семена возбуждая к обильному всходу,
То уж само по себе ничего бы не вышло на воздух.
Даже и после того, как достигнуто было работой,
Что на земле расцвело все и весело зазеленело,
Или жарой непомерною воздуха сушится почва,
Или ее заливают дожди, и студит ее холод,
Или же веянье ветров суровых ее удручает.
Кроме того, почему на земле и на море повсюду
Кормит и плодит природа свирепых, ужасных животных,
Вредных для рода людей? Почему время года приносит
Людям болезнь? Почему преждевременно смерть всюду бродит?
Или младенца возьми. Как пловец, что могучей волною
Выброшен, голый; безмолвный лежит на земле он, нуждаясь
В жизненной помощи всякой, как только его в царство света
Из материнского чрева в потугах выводит природа.
Криком младенческим он оглашает всю местность, и прав он,
Так как ему предстоит испытать столько жизненных бедствий.
Между тем скот, табуны лошадей или дикие звери
Без погремушек взрастают. Животным совсем незнакомы
Тучной кормилицы льстивые и шепелявые речи.
Также не нужны им разные платья по времени года;
И наконец им не нужны оружье и крепкие стены
Для охраненья имущества. Каждому все в изобильи
Почва дает, и природа вещей припасает искусно.

Прежде всего, таким образом, тело земное и влага,

Воздуха легкое веянье и раскаленное пламя —
Вот из чего составляется вся совокупность предметов.
Все состоит это из народившейся плоти и смертно,
И таковою же быть должна целого мира природа.
Ибо когда наблюдаешь ты, что создаются в предметах
Части и члены из телец рожденных, подверженных смерти,
То также целое все рождено и подвергнется смерти.
Вследствие этого, если я вижу, что члены и части
Мира великого гибнут, затем нарождаются снова,
Стало быть, также и нашей земле и небесному своду
Было начало положено и предстоит им погибель.

Меммий, в вопросах таких не считай легкомысленным словом,

Что принимаю огонь я и землю как смертное нечто,
Что несомненной считаю я влаги и воздуха гибель
И признаю в них возможность возникнуть и вновь развиваться.
Некая доля земли, под лучами палящего солнца
Догола выжженной и попираемой сильно ногами,
Клубами и облаками летучими пыль испускает,
Что рассевается всюду по воздуху ветром могучим,
Частью же комья земли увлекаются силою ливней,
И берега размываются бурным стремленьем потоков.
Почва к тому же отчасти себе возвращает обратно
То, чем питает других. Так, что будучи матерью общей,
Наша земля вместе с этим становится общей могилой.
Значит, земля убывает и снова растет, обновляясь.

Нужно ль доказывать словом, что реки, моря и потоки

Свежим притоком к ним влаги всегда восполняются снова,
Так что всегда в них есть влага? Обильное вод истеченье
Всюду дает себя знать. Но во влаге известная доля
Прочь удаляется, чтоб не скоплялася влага сверх меры.
Ветры суровые и бороздящие море ее убавляют;
Солнце в эфире лучами своими ее похищает;
Частью же влага в избытке течет под землей повсеместно,
И, сквозь нее просочившись, к истокам речным протекает,
После чего над землею течет пресноводной рекою
Там, где для воли она влажной пятой себе путь проложила.

Ныне скажу я о воздухе слово: как он ежечасно

Целый состав свой большое количество раз изменяет.
Кое-что вечно от всяких вещей истекает, и льется
Все это в море великое воздуха, в коем предметы
Все растворились бы и превратились бы в воздух, когда бы
Воздух частиц неких не возвращал, восполняя в предметах
Убыль. А значит, всегда из вещей возникающий воздух
Вновь превращается в вещи, из коих известные части
Прочь выделяются. Света источник, эфирное солнце,
Тщательно весь небосвод заливает сиянием новым,
Восстановляя здесь новым лучом каждый луч свой мгновенно,
Так как отчасти свой блеск оно там постоянно теряет,
Где упадают лучи. В этом можно легко убедиться.
В пору, когда облака начинают под солнцем носиться
И преломляют как будто бы солнца лучи меж собою,
Нижняя часть тех лучей пропадает тотчас, и на землю
Тень налегает в том месте, над коим проносятся тучи.
Стало быть, знай, что нуждается луч в обновлении света,
И убеждайся, что каждый низвергнутый луч погибает.
Вот почему ничего не могли бы мы видеть при солнце,
Если бы света исток постоянно не восстановлялся.
Так и ночные светильники происхожденья земного:
Всякие лампы висячие, яркие факелы, блеск свой
Льющие светлый кругом и дымящие чадом смолистым,
С помощью жаркого пламени тем же путем поспешают
Восстановлять в себе свет. И дрожит в них огонь постоянно,
Не допуская притом никаких перерывов в движеньи.
Вот в какой степени всякое пламя стремится поспешно
Образованием нового пламени убыль восполнить!
Стало быть, надо признать, что светила, и солнце, и месяц
Свет свой кидают, рождая одни лучи вслед за другими,
И что всегда они некую пламени долю теряют.
Значит, не думай, что свет невредимым всегда остается.

Разве не видишь ты, как побеждаются временем камни?

Как разрушаются башни и как выветряются скалы?
Как, обветшав, расседаются храмы богов и кумиры?
Как чрез границы судьбы божество преступить неспособно
И удержаться во времени против законов природы?
Видишь ты, что монументы мужей, понемногу ветшая,
Рушатся и от случайностей часто приходят в упадок;
Что, отделившись от гор, обрываются скалы большие,
Кои при крепости всей превозмочь и осилить не могут
Срока предельного. Ведь не упали бы камни такие,
Вдруг отделившись, когда б без вреда они испокон века
Те потрясенья сносили, которые время наносит.

Вверх ты взгляни, наконец, и кругом на тот свод, что в объятьях

Землю всю держит. И если он все из себя порождает,
По заключенью иных, и в себя после смерти приемлет,
То также сам он из плоти, подверженной смерти, родился.
Ведь уменьшается то, чем растут и питаются вещи,
И восполняется, если оно их в себя принимает.

Кроме того, если небо с землей никогда не имели

Дня сотворенья и существованье их длилося вечно,
То почему не воспели другие поэты деяний,
Раньше Фиванской войны и падения Трои свершенных?
И отчего столько подвигов славных минуло бесследно,
И никогда не был создан им памятник славы бессмертной?
Истинно, как полагаю я, мир еще нов, и природа
В очень недавнее время начало свое получила.
Вот почему улучшаются некие ныне искусства
И только ныне растут. В мореходстве прибавилось много
Нового; а музыканты составили звучные песни;
И наконец только ныне природа предметов и смысл их
Нам открывается. Сам выступаю я ныне, впервые
Чувствую силу все высказать это родной нашей речью.

Если же ты полагаешь, что мир был таким же и раньше,

Но что погиб человеческий род от палящего жара,
Что города многолюдные пали с крушением мира
Или же что по земле от дождей непрерывных потоки
Быстрые вдруг полились и смели на ней все поселенья, —
То уж тем более необходимо признать ты обязан,
Что неизбежная гибель ждет землю и небо в грядущем.
То, что подвержено стольким опасностям, стольким невзгодам,
Гибели доступ широкий дает и крушенью большому,
Если причина себя настоятельно к этому явит.
Не по иному чему почитаемся смертными все мы,
Как потому, что болезнями теми же ныне хвораем,
Как и другие, которых природа изъяла из жизни.

Вещи при этом, которые вечны, должны непременно

Или ввиду своей плотности противустать всем ударам,
Не допускать, чтоб что-нибудь внутрь их проникло и этим
Их раздробило на мелкие части (сюда отношу я
Тельца первичные, cущность которых указала выше),
Или же в силу того могут вещи продлиться вовеки,
Что недоступны они для толчков. Пустоту я причислю
К этому роду: ей чужды удары и прикосновенье.
Вещи бессмертны еще оттого, что вкруг них нет пространства,
Где бы они разложиться на части могли и исчезнуть.
Вот такова вековечная сущность вселенной, вне коей
Нет ни пространства, куда она переместиться могла бы,
Ни таких тел, что могли б ее силой ударов разрушить.
Но (как сказал уж я) мира природа собой представляет
Нечто неплотное, ибо в него пустота примешалась.
Мир же с другой стороны и не есть пустота. Недостатка
Не ощущается в равных телах, что, восставши, способны
С силой на мир сей обрушиться, произвести в нем смятенье
Или иначе как-либо его повести к разрушенью.
Нет наконец недостатка в таком бесконечном пространстве,
Где стены мира распасться в обломки могли бы свободно
Или погибнуть от разных иных каких-либо условий.
Так что не заперты смерти врата ни для сводов небесных,
Ни для земли, ни для моря глубоких пучин, ни для солнца.
Наоборот, они настежь отверсты, зияя широко.
Стало быть, надо признать во всем этом начало рожденья.
То же, что с плотию смертною создано было, не может
Пренебрегать бесконечного времени мощною силой,
Коей доныне оно подчиняется испокон века.

Но при борьбе, существующей между стихиями мира,

И при войне ими вызванной, вовсе не благочестивой,
Разве не видишь ты, что продолжительным этим раздорам
Может конец наступить, когда жар и палящее солнце
Восторжествуют в природе, всю досуха высосав влагу?
Это хотят они сделать, но тщетны доселе попытки.
Столь изобильны потоки и в свой черед так угрожают
Сущее все затопить среди омутов моря глубоких!
Но понапрасну все. Ветры, вздымая морские равнины,
Их испаряют. Их сушит лучами эфирное солнце.
Надобно думать, что высохнуть может дотла все на свете,
Прежде чем влага своей разрушительной цели достигнет.
Ожесточенно и, видимо, с равным успехом стихии
О достояньи великом ведут меж собой поединок.
Так, один раз на земле победило горячее пламя,
А, по преданьям, в другой – на полях воцарилася влага.
Верх взяло пламя, и многое тут, обложив, истребило
В пору, когда утерявшего путь Фаэтона влачили
Кони взбешенные солнца по целой земле и эфиру.
Но всемогущий отец, воспалившийся гневом жестоким,
Молнию бросил и духом великого сверг Фаэтона
Вниз с колесницы на землю. К упавшему солнце навстречу
Вышло и приняло снова светильник не меркнущий мира.
Диких коней укротив, солнце вновь запрягло их, дрожавших;
Путь свой затем оно возобновило, владея всем миром.
Так воспевали событие в Греции древней поэты;
Все ж это очень далеко от соображенья рассудка.
Может и вправду огонь разрастись там, где испокон века
Тельца его вещества изобильно скоплялися в кучу.
В случае этом слабеет он, силой другой побежденный,
Или же гибнут все вещи, сожженные пламенем жгучим.
Некогда преобладать стала также и влага, скопившись,
Так что она, говорят, городов потопила немало.
Как только сила другая здесь действовать стала обратно,
Воды, которые от бесконечных времен накоплялись,
Остановились, и сила потоков тогда уменьшилась.
Но каким образом из столкновений материи вышли
Небо, земля и глубокое море, a также вращение
Солнца и месяца? Это я все расскажу по порядку.
Истинно: тельца первичные все при своих сочетаньях
Твердым порядком и ясным сознаньем не руководились
И не условились раньше, какое кому дать движенье.
Нет, они многообразно, в количестве неисчислимом
И от времен бесконечных повсюду носилися, частью
Движимы собственной тяжестью, частью гонимы толчками.
Всячески между собою сходились они, испытуя
Все то, что может возникнуть от тех иль других сочетаний.
Вот и случилось поэтому, что, от времен бесконечных,
Пробуя все сочетанья и всякие роды движенья,
Тельца первичные так напоследок сошлись, что нежданно
Сделались многих великих вещей постоянной причиной:
Моря, земли, небосвода и всякого рода животных.

Некогда в мире нельзя было видеть вращения солнца,

Льющего свет с высоты, ни светил бесконечного неба,
Ни небосвода, ни воздуха, также ни суши, ни моря.
Видеть нельзя было мира, схожего с тем, что мы видим
Ныне, а буйное скопище свежей и сплоченной массы.
Обособляться за этим стихии различные стали.
Схожее стало сходиться со схожим; стал мир открываться.
Члены возникли отдельные, распределилась на части
Общая масса зачатков первичных. Разлад между ними
В смысле путей, расстояния, веса, толчков, сочетаний
Все возмущал их движенья; борьба среди них затевалась
Вследствие разницы в формах, равно как различий в фигурах,
Так как остаться они не могли в сочетаньях известных
И не могли предпринять меж собой сообразных движений;
То есть от нашей земли отделить в высоту небосводы,
Сделать, чтоб море отдельною массой воды представлялось,
И обособить светила в далеком и чистом эфире.

Так поначалу зачатки земли воедино сплотились

И в середине, в нижайших частях себе заняли место,
Ибо они тяжелее и более спутаны вместе.
Чем больше спутаны между собою первичные тельца,
Тем вытесняют сильней вещество, из чего создалися
Солнце, светила, моря и границы великого мира,
Ибо все то состоит из зачатков легчайших и круглых
И заключает первичные тельца значительно меньше,
Чем у земли. Оттого чрез отверстья и скважины почвы
Вырвался прежде всего и вознесся эфир огненосный,
Легким движением много огня увлекая с собою.
Не по причине иной наблюдаем мы это нередко
В пору, когда рано утром сиянье лучистого солнца
Пышный убор золотистой росы обагряет на травах
И поднимаются плавно туманы с озер и потоков.
Кажется, будто земля сама пар испускает в то время.
После того в высоте испаренья сливаются вместе,
Скопищем спутанных туч в высоте небеса покрывая.
Стало быть, так и тогда было. Легкий, прозрачно-летучий
Там испарялся эфир, окруженный материей плотной.
И, широко расплываясь повсюду во всех направленьях,
Прочее все заключил он в своих ненасытных объятьях.

Образовались впоследствии солнце с луной и вращенье

Этих шаров меж землей и эфиром в воздушном пространстве.
Не приобщила земля их к себе, ни эфир высочайший,
Так как они не столь тяжки, чтоб вниз опуститься на землю,
И не настолько легки, чтоб подняться до высших пределов,
Так меж землей и эфиром они, как живые созданья,
Вертятся и составляют одну из частей всего мира.
То же явленье и в наших телах: неподвижны бывают
Члены одни, между тем как другие способны к движенью.
По удалении этих светил, на большом расстоянье,
Там, где лазурное море простерлось, земля опустилась
И для соленых пучин углубление образовала.
И чем сильнее жара день за днем становилась в эфире,
Чем напирали сильней лучи солнца повсюду на землю,
С края до края открытую для постоянных ударов
И в середине от этого ставшую более плотной,
Тем из земли вытеснялося более соков соленых,
Море собой пополнивших и вод расширявших поверхность.
И тем сильней, вырываясь оттуда, летело наружу
Много воздушных и огненных телец. От этого своды
Вышнего неба вдали от земли стали более плотны.
Вниз опустились поля, а высокие горы наклон свой
Вверх вознесли, так как скалы осесть не могли равномерно
И не могли равномерно все части земли опуститься.

Так вместе с плотностью установилась в земле также тяжесть,

После чего, так сказать, мировые осадки все грузно
Вниз опустились и там совершенно осели, как дрожжи.
Воздух затем, затем море, затем сам эфир-огненосец
Всем своим телом прозрачным без примеси всякой остались.
Тут было легче одно, чем другое. Эфир самый легкий,
Самый прозрачный поверх всех воздушных течений растекся,
Но не мешая притом своей чистой материи с бурей
Этих течений и всяким вещам не препятствуя вовсе
В вихрях неистовых и в переменчивых бурях метаться.
Сам же эфир свое пламя вознес, в высоту устремляясь.
То, как эфир равномерно течет в направленьи едином,
Нам указует Понтийское море, текущее равно,
Образ движенья всегда одинакий в себе сохраняя.

Я воспою ныне происхождение звездных движений.

Прежде всего, если вертится шар необъятного неба,
То, надо думать, с обеих сторон прижимается полюс
Токами воздуха, коими сдержан извне он и замкнут.
Токи одни идут сверху и в том направленьи, в котором
Движутся, тихо мерцая, созвездия вечной вселенной;
Токи другие же снизу идут в направленьи обратном.

Это бывает и там, где теченье вращает колеса.

Очень возможно, что небо стоит совершенно недвижно,
А в то же время, однако, вращаются ясные звезды:
Иль оттого, что эфира стесненного быстрые токи
Выхода ищут в движеньи вращательном, эти светила
Катятся по необъятным пространствам небесным повсюду;
Идя затем оттого, что воздушные некие токи
Движут огни их извне; а быть может, туда они сами
Двигаться могут, куда привлекает и манит их пища,
Чтобы тела огневые по небу питать постоянно.
Ведь с достоверностью трудно сказать, отчего происходят
Эти явленья все. Я объясняю лишь то, что возможно,
То, что бывает в различных мирах, сотворенных различно;
И моя цель – изложить тебе много причин, по которым
Могут везде совершаться движения звезд по вселенной.
А из причин многочисленных этих одна непременно
Звездам движенье дает, но которую выбрать здесь нужно —
Не составляет задачу идущих по верной дороге.

Наша земля, чтобы в мире занять серединное место,

Сбавиться в весе должна была несколько, сделаться легче
И обрести под собою другую какую-то сущность,
Соединенную испокон века и слитую вместе
С частью воздушного мира, где прочно земля утвердилась.
Значит, для воздуха тело земли не является тяжким.
Так для людей не являются бременем члены их тела,
И голова не бывает обузой для шеи, равно как
Ноги не чувствуют тяжести, нашему телу присущей.
Все же, что к нам попадает извне и на нас налегает,
Есть уже тяжесть, и малое даже нас бремя стесняет.
Вот сколько важности в том, как одна вещь к другой примыкает!
Стало быть, так и земля не была как стороннее нечто
Принесена и откуда-то брошена в воздух, ей чуждый.
Нет! получила начало она с сотворением мира
И составляет часть мира, как члены – часть нашего тела.

Дальше. Когда вдруг земля потрясается громом великим,

Все, что на ней обретается, также приходит в движенье.
Этого быть не могло бы никоим путем, если б с нею
Не были связаны части воздушные мира и небо.
В конце самом эти сущности две примыкают друг к другу,
Испокон века согласные и сопряженные вместе.
Разве не мог ты заметить, что тяжесть великую тела
Сила тончайшая нашей души поддержать в состояньи,
Будучи с телом соединена, и с ним связана тесно?
Что может кверху проворным скачком вознести наше тело,
Как не душевная сила, которая членами правит?
Не убеждаешься ль ты, как могуча столь тонкая сущность
В соединении с телом тяжелым, примерно как воздух,
Соединенный с землей, или сила души – с нашим телом?
Солнечный круг со своей теплотой лишь немного побольше
Или поменьше того, как он чувствам является нашим.
Ведь на каком расстоянье огонь ни касался бы взора
И наших членов ни отогревал бы своей теплотою,
Пламя при этом в составе своем ничего не теряет,
И не является вид его сколько-нибудь уменьшенным.
А потому, если солнца сиянье и жар, разливаясь,
К нашему чувству доходят и землю собою объемлют,
То очертания солнца и форма должны представлять нам
Истинный вид, ничего не меняя здесь больше иль меньше.

Движется ль месяц, заимствуя свет, озаряющий землю,

Или, напротив, свой собственный свет испуская из тела,
По своему он объему нисколько не больше, не меньше,
Чем и на деле самом представляется нашему взору.
Вещи, которые видим мы на расстоянье далеком,
Кажутся взору скорей затемненными током воздушным,
Чем уменьшенными по очертаньям. Поэтому месяц,
Облик блестящий и строго очерченный вид представляя
И выделяясь отчетливо внешних краев очертаньем,
Кажется нам в высоте таковым же, каков он на деле.
И наконец, все огни те эфирные, кои ты видишь,
Тоже поэтому могут казаться нам несколько меньше
Или же чуть-чуть поболее, чем они суть в самом деле.

Так и огонь, на земле наблюдаемый нами: покуда

Ясно его трепетанье, покуда в нем пламя заметно,
На расстояньи далеком он будто бы самую малость
С той и с другой стороны очертанья свои изменяет.

Неудивительно также и то, почему при размерах

Столь незначительных солнце способно послать столько света,
Что наполняет им самое небо, и землю, и море,
И заливает весь мир теплотою своих испарений.
Может быть, целого мира единый родник изобильный,
Здесь, открываясь, течет и потоками яркого света
Льется из мира всего, когда тельца первичные жара
Вместе отвсюду сливаются и накопляются массой
И из единого будто источника льется тепло здесь.
Разве ты не наблюдаешь, как часто ручей невеликий
Зелень лугов орошает и влагой поля затопляет?
Также возможно, что при теплоте незначительной солнца
Воздух, однако, приемлет дыханье горячее зноя,
Если пора наступает и воздух к тому расположен,
Чтоб под малейшим воздействием воспламениться вдруг зноем.
То же мы видим подчас, когда в нивах и стеблях соломы
Вследствие искры одной во мгновенье пожар возникает.
Солнце, быть может, блистая светильником розовым в небе,
Возле себя сохраняет немало огня с теплотою
Скрытой, совсем незаметной для глаз по отсутствию блеска,
И оттого возрастают удары лучей теплоносных.
Точно сказать и ответ дать правдивый, простой – невозможно,
Чем объясняется то, что из теплых пространств Козерога
К зимнему кругу подходит и вновь возвращается солнце
К тем же пределам своей остановки в созвездии Рака; —
И почему также в месяц один лишь луна пробегает
То расстояние, что в один год пробегается солнцем.
Сказано: в этих явлениях нет однородной причины.

Можно легко допустить, что она происходит в том виде,

Как о том высказал праведный муж Демокрит свое мненье.
Он говорил, что чем ближе к земле расположены звезды,
Тем поспевать они менее могут за вихрем небесным,
Скорость которого книзу теряется, равно как сила
Много слабее становится. Вследствие этого солнце
Вечно немного должно отставать от светил всяких прочих,
Будучи ниже гораздо, чем звезды блестящие, также
Ниже, чем месяц; а так как последний свершает движенье
Ниже, чем звездное небо, и больше к земле приближаясь,
То поспевать при вращеньи тем меньше за звездами может.
И чем слабее становится вихрь в своей части нижайшей,
Где обращается солнце, тем с большею скоростью звезды,
Вихрем подхвачены, сверху свой круговорот совершают.
Кажется нам оттого, что луна возвращается быстро
К звездам известным, меж тем возвращаются к ней эти звезды.

Также возможно, что с двух сторон мира противоположных

Разные воздуха токи исходят в известное время,
Кои от летних созвездий способны отталкивать солнце
К зимнему кругу в пространство, объятое холодом лютым,
И отводить его снова из области ночи студеной
В более теплые части, к горячим созвездиям неба.
Надобно думать, что этим путем также звезды и месяц,
В орбитах больших вращаясь и в более долгое время,
Вследствие токов двояких по воздуху могут вращаться.
Разве ты не наблюдаешь, как тучи от веянья ветра
Носятся в разные стороны, нижние – верхним навстречу?
И почему по кругам необъятным эфира не могут
Двигаться звезды, гонимые разными вихрями в небе?

Далее. Ночь покрывает великою тьмою всю землю —

Или когда удаляется солнце к пределам далеким
И испускает оттуда свой свет, потускневший немало
Вследствие долгой дороги и многих воздушных препятствий,
Или когда под землею его проходить заставляет
Сила, которая также его над землею возносит.

В определенное время Матута²²

 к пределам эфираВ розовой ризе Аврору приносит и свет разливает
В силу того, что лучи высылает вперед свои солнце,
Из-под земли возвращаясь и небо зажечь будто силясь;
А может быть, оттого, что в известную пору присуще
Огненным тельцам скопляться и в массу большую сливаться,
В силу чего наше солнце лучи свои вновь порождает.
Так нам толкует преданье, будто с высот горных Иды
Можно увидеть в рассеянном виде огни при восходе,
Кои, сомкнувшись, потом образуют подобие шара.

Но тем не менее неудивительно в этих явленьях

То, что зачатки огня через определенное время
Могут скопляться и восстановлять вновь сияние солнца.
Мы наблюдаем ведь многое, что происходит в природе
В определенный период. Во время известное года
Рощи цветут, и их цвет опадает в известное время.
Возраст затем вызывает зубов выпаденье во время
Определенное; нежным пушком он юнцов покрывает,
Или же бороду мягкую он на щеках отращает.
Молния, снег, облака, наконец, как дожди или ветры,
Все наступают почти в неизменную, ту же часть года,
Ибо, где есть основанья прямые к тому и причины,
Там, где весь мир вытекает из первоначальной основы,
Следует вечно природа вещей в неизменном порядке.

Свойственно дням прибывать, когда ночи становятся меньше,

Свету же дня – уменьшаться, когда прибавляются ночи,
Может быть, в силу того, что на дуги неравные солнце
Делит в эфире свой путь, проходя под землей и над нею,
И не на равные части круг неба оно разделяет.
То, что от части одной отнимает, оно прибавляет
К части противоположной, постольку ж ее удлиняя,
Вплоть до тех пор, пока в знак зодиака на небе не вступит,
Где равноденствия точка равняет свет дня с тьмою ночи.
Ибо тут держится меж Аквилоном и Аустрием солнце
Посередине и в равной дали от обоих пределов,
Землю и небо косыми лучами тогда освещая
Вследствие расположенья небесного звездного круга,
Где в годовой промежуток свершается солнцевращенье.
Так объясняют ученые, кои места все на небе
Обозначают, снабдив из них каждое знаком известным.

Может быть, также сгущается кое-где воздух сильнее,

А оттого под землею трепещущий свет задержаться
Должен, и с легкостью вверх вознестись он не может.
В зимнюю пору поэтому тянется время ночное
Долго, покуда светило дневное в лучах не восходит.
Может быть, также и то, что согласно со временем года
Свойственно пламени медленней или скорей воздыматься,
Что создает восхождение солнца на месте известном.
Есть основание думать, что предположенье то верно.

Блещет луна потому, может быть, что в нее ударяют

Солнца лучи, и тем больше к нам изо дня в день обращает
Свет она, чем от нее удаляется больше круг солнца,
Вплоть до тех пор, пока против луны в полном блеске не станет
И, восходя в высоту, не увидит ее захожденья.
Вслед же за этим луна должна как бы скрывать постепенно
Свет свой по мере того, как она приближается к солнцу,
И совершать уж в другой части знаков движенья по небу.
Так мыслят люди те, кои луну представляют подобной
Шару, а путь и вращенье ее помещают под солнцем.

Может быть также, луна, наделенная собственным светом,

Движется и придает очертанья различные этому свету.
Может быть, есть еще тело другое, которое с нею
Вместе вращается и, нагоняя ее, затмевает,
Но его видеть нельзя, так как света ему не хватает.

Может вращаться луна, шаровидна примерно как мячик,

В коей одна половина покрыта белеющим светом;
А при вращении шар представляет различные формы
Вплоть до тех пор, пока часть освещенная этого шара
Не повернется к нам вся и не станет открытой для взора.
После того она мало-помалу вращается дальше
И освещенную часть своей массы и шара отводит.
В том хочет нас убедить вавилонских халдеев ученье,
Кои, напротив, других звездочетов искусство отвергли.
Будто одно не могло б быть действительным, как и другое,
Будто учение то обосновано хуже, чем это.

В силу чего не могла бы луна вечно вновь нарождаться

В определенном порядке фигур и с известною формой
Так, чтоб она каждый день возникала и уничтожалась
И уж другая луна в новом месте опять появлялась?
Трудно причину найти и облечь ее в слово. Меж тем как
Многое вновь нарождается в определенном порядке.

Так, прибывают Венера с Весной, и Зефир, окрыленный

Вестник Венеры, предшествует ей, возвещая прибытье.
Флора, творящая мать, на пути каждый шаг осыпая
Красками пестрых цветов, наполняет их благоуханьем.
Далее следует знойное лето и спутницы с ним же:
В пыльной одежде Церера, Этезия – дух Аквилона.
Осень потом наступает, а вместе с ней Эвиус-Эван²³.
Следуют после того непогоды и всякие ветры:
Аустер с могучею молньей, высоко гремящий Волтуриус.
Солнцестоянье приносит снега с продолжительной стужей,
С холодом зимним, стучаньем зубов и жестоким морозом.
Так что и не было б дива, когда бы в известное время
Вовсе луна исчезала и восстановлялася снова,
Ибо ведь многое в определенные сроки творится.

Также затмение солнца и месяца исчезновенье

Могут от разной причины случиться, как следует думать.
В силу причины какой от земли устрашить может месяц
Солнца лучи, заслонив его гордую голову в небе,
Противуставя горячим лучам свое темное тело?
И почему одинаково сделать того не могло бы
Тело иное какое-то, вовсе лишенное света?
В силу чего невозможно, чтоб в солнце известное время
Ослабевало горенье и восстановлялося снова
При прохожденьи в воздушных слоях, для огня непригодных,
Где прерывалось бы пламя и время от времени тухло?
Если земля в состояньи луну лишить света и, книзу
Солнце оттиснув, над солнцем держаться, покуда
В мрачной конической тени луна каждый месяц проходит,
То почему под луною же или над солнечным диском
Тело другое пройти не могло б в то же самое время
И прерывать не могло бы лучей и течения света?
Если луна, наконец, своим собственным светится светом,
То не могла ли б она потускнеть в некой области мира
При прохожденьи чрез слой, неспособный поддерживать света?
Словом, тебе объяснил я уже, на каком основанье
Все так сложиться могло в необъятной лазури вселенной.
Так что нетрудно постигнуть, как движутся солнце и месяц,
Силы какие и что за причины к тому их толкают,
Как исчезают они, когда свет заслонен их чем-либо,
Как они землю внезапно во мрак повергают глубокий,
Будто бы щурят глаза и затем открывают их снова,
Чтобы сияньем блестящим своим осветить все пространство.
Ныне хочу я вернуться к младенчеству мира и к зыбким
Долям земли, к тем созданиям, что вырастают на воздух
И доверяют все судьбы свои переменчивым ветрам.

Наша земля поначалу обильно покрыла повсюду

Яркою зеленью трав разнородных холмы и долины.
Краской зеленой цветущие всюду луга заблистали.
Вслед же за этим назначено было различным деревьям
В воздух открытый расти, состязаясь усердно друг с другом,
И, наподобье как волосы, перья, щетина сначала
Тело у птиц покрывают и члены у четвероногих,
Так и земли поначалу кусты возрастила и травы,
А уж затем разным способом и по различным причинам
Создала множество смертных существ всевозможной породы.
(Ведь не могли же созданья живые ни с неба свалиться,
Ни земноводные твари – из моря соленого выйти.)
А потому справедливо земля имя матери носит,
В силу того что создания все из земли сотворились.
Множество всяких животных и ныне в земле возникает
Вследствие влаги дождливой и зноя лучистого солнца;
Нет, значит, дива и в том, что так много крупнейших животных
Создано свежими силами нашей земли и эфира.

Прежде всего свои яйца покинув в весеннее время,

Вывелись виды крылатые и разноперые птицы.
Так и теперь среди знойного лета цикады бросают
Шкурки свои, чтоб на воле искать пропитанья и жизни.
После впервые земля создала поколения смертных.
Так как в полях еще много тепла оставалось и влаги,
То повсеместно, где только к тому представлялось удобство,
Выросли некие матки, корнями к земле прикрепившись,
Кои раскрылись, когда их зародыши в зрелую пору
От мокроты захотели бежать и нуждались в дыханье.
И направляла природа в места те все скважины почвы,
Соки из жил выпускавшей, подобные влаге молочной.
Это мы видим и ныне у женщин. Когда они родят,
Грудь молоком наполняется сладким у них, и стремится
Этот питательный сок просочиться к сосцам отовсюду.
Пищу давала младенцам земля, лучи солнца – одежду,
А изобильные травы им стали пушистое ложе.
Мир первобытный ни лютому холоду не подвергался,
Ни непомерному зною, ни силе неистовой ветров.
Все равномерно росло, развиваясь и сил набираясь.
Вот потому-то вполне по заслугам земля получила
Матери имя. Она человеческий род сотворила
И приблизительно в это же время родила животных;
Создала все, что привольно в высоких горах проживает
И в виде птиц разноперых по воздуху реет свободно.

Но так как должен предел быть такой плодотворной работе,

То и земля перестала рожать, как в годах престарелых
Женщина. Время меняет ведь всю мировую природу,
И за одним состоянием следует вечно другое.
Мир не коснеет в одном положении. Все – преходяще,
Все изменяет природу, и все к превращенью стремится.
Тлеет одно и от дряхлости чахнет, тогда как другое,
Наоборот, возрастает и выйти из мрака стремится.
Так изменяется с возрастом сущность великого мира;
Из одного состоянья земля переходит в другое.
Прежних нет свойств у нее, но есть то, чего не было прежде.
Почва в ту пору создать постаралась немало чудовищ
Странной наружности с членами, соединенными вместе:
Гермафродитов, равно на мужей и на жен непохожих.
Много земля сотворила уродов безногих, безруких,
Рта совершенно лишенных, подчас со слепой головою,
Или же с телом, в котором все члены срослись и сцепились,
Так что они ничего не могли предпринять или с места
Двинуться с тем, чтоб бежать от беды и достать пропитанье.
Много диковин и чудищ земля создала в этом роде,
Но понапрасну. Природа развитие их преградила.
Сил не хватало у них, чтобы зрелости полной достигнуть,
Чтобы достать себе корм и сходиться для дела Венеры.
Много условий сойтись воедино должно, как мы видим,
Чтобы порода могла свою жизнь продолжать, размножаясь:
Пища нужна подходящая, нужно затем, чтоб в сосуды
Самок проникнуть могло детородное семя из членов
И чтобы самки с самцами могли сочетаться и были
Связаны между собой наслаждением страсти взаимной.

В пору ту многие виды животных должны были сгинуть

И не могли свою жизнь продолжать, размножая потомство.
Виды же те, что доныне вдыхают живительный воздух,
Испокон века от гибели племя свое сохраняют
Хитростью, или отвагою, или же ловким проворством.
Твари другие, ввиду доставляемой пользы, вверяют
Жизнь свою нам и находятся под попечением нашим.
Племя свирепое львов или хищных животных отвагой
Жизнь сохраняет, лисицы – лукавством, а бегством – олени.
Чутко же спящие псы с своим верным и преданным сердцем,
Твари различные, принадлежащие к вьючной породе,
И шерстоносные овцы, и племя рогатой скотины —
Все это, Меммий, должно под защитой людей находиться.
Твари все эти спасенья от хищников ищут и мирной
Жизни хотят, где бы корм получали они безопасно,
А человек им дает это все за услуги в награду.
Но были звери еще, кому не дано было уменья
Жизнь защищать свою собственной силой и не дано свойства
Чем-либо быть нам полезными, ради чего мы б старались
Нашей защитой их племя питать и им дать безопасность.
Звери такие добычей и жертвой других становились
И попадали в оковы злосчастного рока, покуда
Все поколение их наконец не исчезло в природе.
Но ни в какие эпохи не существовало центавров,
И не могло их быть с телом двояким, с двойною природой,
С свойством одним, исходящим из членов двух разных животных;
Быть одинакому свойству в одном и другом невозможно.
Это сумеет понять без труда даже ум недалекий.
Прежде всего жеребенок на третьем году достигает
Зрелого возраста, в эту же пору дитя еще часто
Ищет во сне материнской груди, молоком отягченной.
Наоборот, когда в старости силы коня покидают
И с потухающей жизнью слабеют в нем всякие члены,
Юноша только к цветущей поре своей жизни подходит,
И начинают едва покрываться пушком его щеки.
Значит, не должен ты думать, что семя людское в смешеньи
С семенем вьючных коней сотворило породу центавров;
Или чтоб жили когда-нибудь Сциллы, обвитые псами,
С рыбьим хвостом, и чудовища разные в этом же роде,
В членах у коих мы видим подобный разлад меж собою.
Части животных таких не могли б ни расти равномерно,
Ни развивать своих сил, ни со старостью дряхлою гибнуть,
Не однородной любовью пылали б те звери; несходен
Был бы их нрав, и не все в равной мере им было б полезно,
Мы наблюдаем порой, что цикута козлов утучняет,
А между тем для людей она яд представляет жестокий.
Кроме того, ведь огонь может сжечь одинаково тело
Рыжеволосого льва, как и все остальное, в чем кровь есть,
Все, что живет на земле, нарождаясь с живою утробой.
Может ли быть, чтобы в теле одном совмещалось три тела:
Спереди – львиное, сзади – драконов, а в середине
Тело Химеры самой, изрыгающей пламя из пасти?
Люди, которые предполагают возможность рожденья
Тварей подобных на полой земле и под небом недавним,
В слове пустом «новизна» находя лишь тому подтвержденье,
Могут легко наболтать в этом роде немало другого:
Будто бы реки златые тогда по земле протекали,
Будто б деревьям цвести полагалося жемчугом всюду,
А человек нарождался таких чрезвычайных размеров,
Что он чрез море глубокое переступать мог ногами
Или кругом себя с помощью рук поворачивать небо.
В те времена, когда почва впервые зверей сотворила,
В ней находилось великое множество разных зачатков,
Но все же нет указаний на то, чтоб она сотворила
Смешанных неких зверей, разнородные члены придав им.
Видим же мы, что и ныне растут из земли в изобильи
Злаки, различные виды травы и кустарников пышных,
Кои не могут в смешении между собою родиться.
Все существа нарождаются в определенном порядке
И сохраняют различье по твердым законам природы.

Люди, тогда на полях проживавшие, были грубее,

Как и должно быть, затем что взрастила их грубая почва.
Кости внутри у них были гораздо крупнее и тверже;
Чрево их с жилами связано было далеко плотнее;
Холод и жар их поэтому не донимали так скоро,
И перемена напитков и пищи на них не влияла.
Так в продолжение множества солнечных круговращений
Люди вели свою жизнь в состояньи бродячем, как звери.
Не было сильного пахаря для управления плугом,
Так что никто не умел ни возделывать поля железом,
Ни произвесть на земле насажденье кустарников новых,
Ни у высоких деревьев обрезывать старые сучья.

То, что давали тут солнце и дождь, то, что собственной силой

Почва рожала, казалося сердцу достаточным даром.
Люди кормились в дубовых лесах желудями обильными.
Вишни морские, которые ныне, как видишь ты, зреют
И принимают багровый свой цвет только в зимнюю пору,
В те времена доставлялися почвой крупней и обильней.
Кроме того, расцветавший тот мир первобытный немало
Пищи различной готовил несчастному роду людскому.
Реки с ручьями сзывали людей утолить свою жажду.
Так на горах и доныне паденье ручьев многоводных
Издали громко скликает зверей к утолению жажды.
Люди к тому же, бродя, находили лесные пещеры,
Капища нимф, из которых струями ручьи вытекали.
Влага, скопляясь обильно, садилась на скалы и сверху
Падала каплями с камней тут, мокрых и мохом покрытых.
Часть этой влаги, стекая в равнину, в поля разливалась.
Люди тогда не умели еще ни с огнем обращаться,
Ни укрывать свое тело звериною шкурой и мехом;
Но проживали в лесах они, в горных пещерах и рощах
И закрывали ветвями кустов свои грязные члены,
Чтоб обеспечить себя от ударов дождя или ветра.

Люди совсем не пеклись об общественном благе, а также

Не было нравственных правил у них и защиты законов.
Каждый брал то, что ему как добычу судьба посылала,
Собственной силой привыкнув хранить свою жизнь и здоровье.
В зарослях леса влюбленных тела сочетались Венерой,
И сочетались притом или вследствие страсти взаимной,
Или насилию и сладострастью мужчин уступая,
Или за плату: за желуди, вишни морские и груши.

С ловкостью рук чрезвычайной, с большою проворностью бега

Люди на диких животных охотились в дебрях лесистых
С помощью брошенных камней и грузной, огромной дубины.
Многих сражали они, от иных же скрывались в пещерах.
Люди ночною порой, наподобье щетинистых вепрей,
Членам нагим доставляли покой, на земле распростершись,
В листья сухие и ветви деревьев зарывшись глубоко.

Не с восклицаньями громкими ждали те робкие люди

Ясного солнца и дня на полях, в мраке ночи блуждая;
Дремой объятые, в полном молчаньи они созерцали,
Как в небесах поднимает свой лик лучезарное солнце.
Ибо уж с детства привыкли они наблюдать постоянно
Смену взаимную света и тьмы в надлежащее время.
Эти явленья природы их более не удивляли,
И не страшила их мысль, что земля в вечный мрак погрузится
И что сиянье светила навек у них отнято будет.
Больше забот причиняло несчастным людям нападенье
Хищной породы зверей, нарушавших покой постоянно.
При наступленьи могучего льва и лохматого вепря,
Бросив жилища, бежали они под скалистые своды;
И среди ночи ненастной от страха они уступали
Гостю свирепому ложе свое под листвою деревьев.

Все-таки смертные в те времена покидали пределы

Сладостной жизни не в большем количестве, нежели ныне.
Люди тогда в одиночку скорей подвергались захвату,
Пищу живую порою звериным зубам доставляя;
Чаще в лесах и горах раздавались стенанья и вопли
Тех, кои с плотью живой погребались в живую могилу,
Те же, которые с телом изгрызанным бегством спасались,
Голосом, ужас вселяющим, Оркуса мрак призывали
И прижимали ладони дрожащие к ранам, покуда
Жадные черви не освобождали несчастных от жизни.
Люди в невежестве средств никаких от ранений не знали.
Но зато не было случаев, чтоб в один день погибали
Тысячи воинов сразу под знаменем или чтоб море
Силой волненья суда и людей разбивало о скалы.
Море, вздымая валы, свирепело тогда понапрасну
И легкомысленно распространяло пустые угрозы.
Да и зеркальная гладь совершенно спокойного моря
Не соблазняла тогда никого и в обман не вводила.
Дерзкий почин судоходства в ту пору во мраке таился.
Если порою тогда недостаток питания членам
Смерть причинял, то, напротив, теперь всех излишество душит.
Люди тогда по незнанию яд себе сами давали,
Ныне ж скорее другим они яду умеют подсыпать.

Люди затем изготовили шкуры, жилища, добыли

Силу огня, и слились тогда муж и жена воедино.
Стали известны им в браке утехи любви непорочной,
И они видеть могли, как от них возникает потомство.
Только тогда человечество стало немного смягчаться.
Тело стараньем огня восприимчивей к холоду стало,
И недостаточной стала казаться небесная кровля.
В людях Венера ослабила мощь. От родительской ласки
Дети легко потеряли суровые склонности духа.
Начали также и дружбу завязывать те, у которых
Были соседи: не стали чинить ни вреда, ни насилий.
Голосованием жен и детей оградили защитой
И выражали движеньями всякими и лепетаньем,
Что состраданье должно быть оказано всем слабосильным.
Правда, еще не меж всеми согласие установилось,
Все ж наибольшая, лучшая часть договоры хранила.
Иначе род человеческий был бы тогда уничтожен
И не довел бы до нынешних дней размноженья потомства.

По побужденью природы язык стал различные звуки

Произносить, при нужде выражая названья предметов.
Невелико тут различие с тем, что и ныне мы видим.
Именно: немощность речи детей заставляет прибегнуть
К телодвижениям и на предметы указывать пальцем.
В каждом живет ведь сознание свойств, ему в пользу служащих.
Раньше еще, чем на лбу у теленка рога вырастают,
Пробует он их во гневе и ими грозит в раздраженьи;
А у детенышей хищного барса и льва в обороне
Лапы и когти пускаются в ход и укусы, хотя бы
Только едва вырастать у них начали когти и зубы.
Мы наблюдаем затем еще, как доверяются птицы
Крыльям своим и как в крыльях трепещущих ищут спасенья.

Предполагать, что один кто-нибудь дал названья предметам

И что оттуда уж люди узнали впервые слова все, —
Было б безумно. Как мог бы один человек обозначить
Вещи все голосом и расчленять языком своим звуки,
В то же время все прочие делать того не умели?
Если б другие притом не умели в сношеньях друг с другом
Слов применять, то откуда б явилось познанье об этом?
И из чего бы в одном человеке возникла способность
Волю свою выражать, чтоб другие его понимали?
Нет, человек тот единственный не был бы в силах принудить
Толпы людей к повторению данных предметам названий;
И никакими судьбами не мог бы глухих научить он,
Что нужно делать им. Этого не потерпели бы люди,
И никогда они не допустили бы, чтобы кто-либо
Смел непонятными звуками обеспокоить их уши.
И, наконец, почему удивительным может казаться,
Что человечество, голосом и языком обладая,
Под впечатлением разным отметило звуками вещи,
Если скоты бессловесные даже и дикие звери
Звуками разными и непохожими кликать привыкли
В случаях тех, когда чувствуют боль, опасенье и радость?
Все это можно легко наблюдать и в действительной жизни.
Так, когда злые молосские псы²⁴, мягкий зев свой отверзнув,
Твердые зубы оскалив, рычать начинают во гневе,
То, пока ярость их сдержана, звуком иным нас пугают,
Нежели тот, когда лают вовсю, оглашая окрестность,
Или когда языком они нежно щенят своих лижут,
Или, отбросив их лапами, делают вид, что желают
Пастью ужасною их поглотить и кусать их зубами, —
В случаях этих визжание мирное псов тех несхоже
С воем протяжным, когда остаются одни они дома,
Или же с криком, когда, изогнувшись, бегут от ударов.
Далее, разве не видим мы, как отличается сильно
Ржанье коня молодого в цветущих годах его жизни
В пору, когда разъярится он, шпорой любви возбужденный,
И когда ржет от других он причин, содрогаясь всем телом,
Или когда он, расширивши ноздри, в сражение мчится?
И наконец, и пернатое племя, различные птицы:
Коршуны или морские орлы и нырки, что на море
В волнах соленых добычу и пищу себе промышляют.
Разные звуки они испускают в различное время
В драке друг с другом за пищу и в споре с врагом о добыче.
Частью у птиц изменяется голос согласно с погодой.
Так, например, у грачей долговечных – охрипшие крики,
Или же карканье стаи вороньей, когда, по рассказам,
Просит дождя она и накликает и ветер и бурю.
Стало быть, если различные чувства легко могут вызвать
У бессловесных зверей издавание звуков различных,
То уж тем более роду людей подобало в ту пору
Звуками обозначать все несхожие, разные вещи.
Чтобы в вопросах таких про себя не скрывал ты сомнений,
Знай, что огонь человеку принесен на землю впервые
Молнией и от нее растеклась уже пламени жгучесть.
Видим мы, что загораются часто от молний небесных
Многие вещи, когда с высоты ударяет в них пламя.
А когда ветра порыв, потрясающий слабые ветви,
Бесится и нагибает деревья одно на другое,
То от их сильного тренья огонь выступает наружу,
По временам даже пламенем ярким сверкают деревья,
Если стволы их и ветки, друг с другом запутавшись, трутся.
Оба явленья могли бы огонь человеку доставить.
Солнце затем научило и пищу варить, и припасы
Действием жара мягчить, так как видели люди, что в поле
Многое мякнет, влиянью тепла и лучей уступая.
Люди, которые были богаче умом, даровитей,
С помощью новооткрытых вещей и огня научали
Изо дня в день изменять первобытную жизнь и питанье.
Стали затем города воздвигаться; цари стали строить
Крепости, чтоб находить в них убежище и оборону.
Скот и поля были разделены, и досталось на долю
Каждого то, что по силе, лицу и уму подобало,
Так как ценилась тогда красота и важна была сила.
После того установлена собственность, найдено злато,
А вместе с тем и значенье красивых и сильных упало.
Сильные и наделенные отроду телом прекрасным
Большею частью идут куда хочешь вослед за богатым.

Если бы правильно люди вели свою жизнь, то нашли бы

Много богатства в умеренной жизни, в спокойствии духа.
Тот, в ком потребности малы, нужды никакой ведь не знает.
Но захотели они тем не менее знатности, власти,
Чтобы покоилось счастие их на недвижных устоях
И чтоб в богатстве и радостях жизнь проводить постоянно.
Но ни к чему это все! В состязаньи о почестях высших
Люди идут по пути, приводящему к гибели часто.
Словно небесная молния зависть их ниспровергает,
По временам даже в Тартара черную тьму их толкает.
Так что гораздо полезнее повиноваться спокойно,
Нежели власти в делах добиваться и царствами править.
Так что в напрасных заботах они обливаются кровью
И выступают на тесном, опасном пути честолюбья.
Жизнь они знают из слов лишь чужих; свою цель намечают
Больше по слышанным ими речам, чем по личному чувству.
Так оно есть и иначе не будет, как было когда-то.
Зависть, как молния, по большинству только то поражает,
Что наверху обретается и надо всем выдается.

По убиеньи могучих царей ниспровергнуты были

Грозные скиптры и древнее великолепье престолов;
И украшение славное высшей главы государства
Кару несло за великий почет под ногами народа;
С жадностью топчется то, чего люди чрезмерно страшились.

После того перешло управленье к подонкам народа;

Каждый при этом старался добыть себе власть и главенство.
Ради того часть людей предложила создать магистраты
И учредила права, чтобы все подчинялись закону.
Смертные очень устали от тех постоянных насилий
И утомились в борьбе. Тем скорее они согласились
Доброю волей законам, стеснению прав подчиниться.
Каждый во гневе гораздо суровее мстил за обиду,
Чем это ныне положено по справедливым законам;
Вот почему опротивело жить среди вечных насилий.
Страх наказаний с тех пор омрачил удовольствие жизни.
Ныне насилье и несправедливость опутаны сетью
И большей частью на том отзываются, кто совершил их.
Тихую, сладкую жизнь нелегко проводить тому ныне,
Чьи нарушают дела договор общепринятый мира.
Даже когда бы богов и людей обмануть удалося,
Все же он должен всегда опасаться, чтоб зло не открылось.
Многие часто во сне говорят про свои злодеянья
Или же бредом невольно себя выдают при болезни
И открывают грехи свои тайные целому свету.

Ныне скажу, почему у народов богов почитанье

Распространилось и стали полны города алтарями;
Что отправлять заставляло роскошные богослуженья,
Кои остались доныне в больших государствах и странах;
Также откуда доныне вселяются в смертных те страхи,
Когда богам на земле воздвигают все новые храмы
И заставляют по праздникам богослужение править.

Все это здесь без большого труда объясню я стихами.

В те времена поколению смертных казалось, как будто
Образы светлых богов наяву они водят порою,
Но еще больше во сне поражали их боги величьем.
Чувства приписаны были богам, потому что казалось,
Будто бы члены их двигались и раздавался надменно
Голос, вполне подходящий к их ликам и силам огромным.
Вечная жизнь им присвоена в силу того, что их образ
Вечно стоял на пути, сохранил свои очертанья.
Люди к тому же не думали, чтобы богов при их силе
Сила какая-нибудь в состояньи была уничтожить.
Боги, по мненью людей, обладали и счастием высшим,
Ибо не мучил нисколько их страх перед смертью грядущей
И, как казалось во сне, они много чудес совершали,
Не ощущая притом утомленья от этой работы.

Смертные видели определенный порядок явлений,

В небе бывающих, и времен года чреду круговую,
Но не могли объяснить, отчего это все происходит.
Им представлялся один лишь исход – предоставить богам все
И допустить, что по воле богов все на свете вершится.
Люди жилища и троны богов помещали на небе,
Ибо у всех на глазах пробегали там солнце и месяц,
Ночи сменялися днями, носились там строгие звезды,
Много огней, среди ночи блуждающих, и метеоры,
Ветры, дожди, облака со снегами, с росистою влагой,
Молния быстрая и грохотание грозное грома.
О, род несчастный людей, приписавший такие явленья
Воле богов и прибавивший к этому гнев их ужасный!
Сколько стенаний ты сам приготовил себе, сколько муки
Нам причинил, сколько слез ты доставишь наследникам нашим!
Ведь благочестье не в том состоит, чтоб с покрытой главою
К камням пошел обращаться и всем алтарям поклоняться.
Также не в том, чтобы, долу простершись и руки воздевши,
Перед божественным храмом алтарь обагрять изобильно
Кровью животных, при этом плести за молитвой молитву.
Нет, оно – в том, чтобы с духом покойным глядеть на все вещи.

Часто, когда созерцаем мы над головою своею

Бездну небес с постоянным мерцанием звезд по эфиру,
Если на ум нам приходит вращенье луны или солнца,
В нашей груди начинает главу поднимать беспокойство,
В обыкновенное время забитое прочими муками жизни:
Не проявляются ль тут необъятные силы бессмертных,
Коими ясные звезды вращаются в разном движеньи?
Бедность познанья у нас поселяет в рассудке сомненье:
В чем состояло начало творящее целого мира?
Что за конец предстоит ему? Долго ль еще грани мира,
Смутой объятого, смогут нести тяготу возмущений?
Или же мир наделен был богами бессмертною жизнью,
Так что, влекомый теченьем веков, постоянно он может
Пренебрегать необъятного времени грозною силой?
Да у кого пред величьем богов не сжимается сердце?
И у кого не немеют все члены от сильного страха
При сотрясеньи земли от удара палящего молний
И при раскатах сердитых по небу гремящего грома?
Разве при том не дрожат племена и народы? И разве
Даже у гордых царей не отъемлются члены от страха,
Как бы пора не пришла дать отчет и принять наказанье
За совершенное зло и за все их надменные речи?
А когда грозная сила бушующих ветров порою
Через морские пучины влачит предводителя флотов
Вместе с его легионами мощными и со слонами,
Разве богам не дает он обетов, не просит в молитвах
О ниспосланьи хорошей погоды и ветров попутных?
Но понапрасну. Нередко, неистовой силою ветров
Схваченный, все ж он не тише уносится к отмели смерти.
Вот до чего разрушает какая-то скрытая сила
Планы людей! Благолепные ликторов прутья, секиры²⁵
Топчутся в прах и становятся общим посмешищем часто.
И наконец, когда почва колеблется вся под ногами
И города, грозя гибелью, рушатся от сотрясенья,
Неудивительно, что поколенье людей так страшится,
Предоставляя всю власть и чудесные многие свойства
Силе бессмертных богов, управляющих будто бы миром.
Кроме того, были найдены: золото, медь и железо,
Вес серебра вместе с ними, а также свинцовая тяжесть
Там, где леса на высоких горах были выжжены силой
Пламени в пору, когда туда падала молния с неба,
Или когда при веденьи войны в тех лесах первобытных
Сами же люди огнем на врагов своих страх наводили,
Или когда, обольщенные щедрым даянием почвы,
Люди хотели расширить поля для селений и пастбищ,
Или когда они обогащались охотой на зверя.
В те времена применяли в охоте огонь и ловушки,
Прежде чем ставить силки или зверя преследовать псами.
Пламени жар, от каких бы причин ни возник он,
Дебри лесов пожирал с ужасающим треском и шумом
Вплоть до глубоких корней, и огнем выжигалась там почва.
Золото и серебро заструились потоком обильным
Всюду из жил раскаленных земли и стеклись в углубленья,
Так же как медь и свинец. А когда отвердели металлы
И на земле засверкали впоследствии цветом блестящим,
Люди, плененные блеском и прелестью, их поднимали
И замечали при этом, что слитки всегда сохраняли
Форму, похожую на замыкавшие их углубленья.
Было открыто тогда, что металлам, расплавленным жаром,
Может дана быть фигура и форма какая угодно,
И что из них при посредстве кузнечного молота можно
Лезвия выковать с тонкостью и остротою любою,
Чтоб изготовить оружье, снаряды для рубки деревьев
И инструменты для чистки, тесания бревен и досок,
Для проведенья борозд, для сверления всяких отверстий.

Из серебра и из золота люди их делать пытались,

Прежде чем стойкие силы использовать меди могучей.
Но понапрасну. Такие металлы легко поддавались
И не могли равным образом вынести грубой работы.
Медь же ценилась дороже тогда. Бесполезное злато
Было в полнейшем презрении, так как легко притуплялось.
Ныне же медь малоценна, а золото в высшем почете.
Так изменяет течение времени ценность предметов.
То, что когда-то ценилось, теряет впоследствии ценность.
Нечто другое за этим выходит из пренебреженья;
С каждым днем вещи другие являются и, достигая
Славы большой, у людей получают огромную важность.
Ныне тебе я скажу, как открыта природа железа;
Мог бы ты это и сам без труда объяснить себе, Меммий.
Прежде служили оружием руки могучие, ногти,
Зубы, каменья, обломки ветвей от деревьев и пламя,
После того как последнее сделалось людям известно.
После того была найдена медь и порода железа.
Все-таки в употребленье вошла прежде медь, чем железо,
Так как была она мягче, притом изобильней гораздо.
Медным орудием почва пахалась, и медь приводила
Битву в смятение, тяжкие раны везде рассевая.
Скот и поля похищались при помощи меди; легко ведь
Все безоружное, голое повиновалось оружью.
Начали мало-помалу мечи из железа коваться,
Вид же оружья из меди в людях возбуждать стал презренье.
В это же время и землю возделывать стали железом
И при войне с неизвестным исходом равнять свои силы.

Ранее люди умели лишь сесть на коня, удилами

Левой рукой управляя, а правой сражаясь, доколе
Не испытали опасность воины в колесницах двуконных.
Ездили прежде на парных они колесницах, а после
Стали две пары впрягать и снабжать колесницы клинками.
Пуны затем приучили уродливых тварей луканских
С хоботом, с башней, к спине прикрепленной, нести пораженье
И приводить в замешательство грозные полчища Марса.
Вот каким образом вследствие ужасов вооруженья
Мало-помалу возникла вражда в человеческом роде
И увеличились беды войны, с каждым днем возрастая.
Были попытки к сраженью рогатых быков приспособить
И на врагов насылать стаю вепрей, к тому приученных.
А пред собою парфяне и львов высылали могучих
Под руководством свирепых и вооруженных вожатых,
Кои могли бы зверей укротить и сдержать их цепями.
Тщетны усилья людей. Разъярившись от бойни взаимной,
Лютые звери вносили смятенье в полки без разбора
И потрясали повсюду лохматою страшною гривой.
Всадники были не в силах своих лошадей успокоить
От перепуга и их на врагов направлять удилами.
Львицы взбешенные дико кидались на все и прыжками
То нападали в лицо на людей всех, навстречу им шедших,
То неожиданно с тылу терзали, причем наносили
Раны двойные врагам, ниспровергнутым ими на землю:
Частью зубами могучими, частью кривыми когтями.
Также быки убивали своих и топтали ногами
Или рогами бока и живот лошадям пробивали
И, угрожая свирепостью, их повергали на землю.
Дикие вепри сражали клыками товарищей битвы.
Кровью своей обагряя торчащие копий обломки,
В бешенстве гибель несли они всадникам и пехотинцам.
Но совершенно напрасно пытались ретивые кони
Страшных зубов избежать тем, что прыгали в сторону быстро
Или вздымались на дыбы. У них подсекалися жилы,
И всею тяжестью тела они упадали на землю.
Так среди пыла войны, среди ран, восклицаний, смятенья,
Бегства и ужасов всяких других возбуждались те звери,
Кои в дому почитались вполне укрощенными раньше.
Сил никаких не хватало их собрать куда-нибудь вместе,
Так как вразброд разбегались животные разной породы.
Будучи ранены, твари луканские даже и ныне
В бегство пускаются, гибель своим же войскам причиняя.
Так поступали тогда. Но с трудом лишь я верю, чтоб люди
Были не в силах предвидеть умом и предчувствовать ясно,
Сколь велики были общее зло и грядущие беды.
Можно бы было скорее подумать, что ужасы эти
Созданы в разных мирах, порожденных на разных началах,
Чем на едином земном нашем круге, на месте известном,
Но не в надежде врагов победить воевали так люди,
А из желанья врагам повредить лишь, хотя бы погибнув;
Из недоверья к числу своему и из нужды в оружье.

Прежде чем ткань изобретена, люди одежду сплетали.

Ткать стали после открытья железа, без коего можно ль
Было бы множество тонких орудий тканья изготовить,
Как например: веретена, колоды звенящие, шпульки?
Раньше природа к прядению шерсти мужчин понуждала,
Нежели женское все поколение, так как в искусствах
Было гораздо смышленей всегда поколенье мужское.
Пахарь суровый считал для себя это дело позорным
И предпочел, чтобы им занималися женские руки;
Сам для себя же работу он более грубую выбрал,
И от тяжелых трудов его члены и руки окрепли.
Первый образчик посевов, образчик прививки деревьев
Матерь-природа сама поначалу дала человеку.
Ибо плоды или желуди, павшие с дерева, стали
Вверх изобильно ростки выпускать чрез известное время.
После охота пришла черенки прививать к разным веткам
И насаждать на поля молодые кустарники в землю
После другие еще обработки на радостной пашне
Пробовать стали, и люди заметили, что от ухода
И обработки земли много слаще плоды становились.
День изо дня на высокие горы леса отступали.
Здесь же внизу расширялись пространства возделанной почвы,
Чтоб человек мог добыть на холмах и на местности ровной
Пастьбы, посевы, луга, виноградники, реки, озера;
Чтобы деревья масличные цепью лазорево-бледной
Распространялись везде по буграм, по полям и долинам.
В разнообразной красе нам земля представляется ныне
Там, где ее украшают посадки деревьев плодовых,
С краю кругом окаймленные лентой кустов изобильных.

Раньше гораздо, чем смертные для услаждения слуха

Пеньем стихи благозвучные сопровождать научились,
Голосу нежному птиц подражать они горлом старались.
Посвист зефира в пустом тростнике научил их впервые
Звук извлекать на свирели из дикорастущей цикуты.
Мало-помалу звучать стали жалобно-сладкие песни,
Кои проворством перстов музыкант извлекает на флейте,
В уединеньи долин изобретенной, в зарослях леса
Или в пустынных пастушьих краях в час божественной лени.
Так постепенно со временем распространяются в людях
Всякие вещи, а разум людей их на свет выдвигает!
Эти успехи смиряли сердца и людей услаждали
После принятия пищи, тогда ведь все по сердцу людям.
Люди, нередко на мягкой зеленой мураве простершись,
На берегах ручейков, под ветвями тенистых деревьев
И без малейших хлопот сладкий отдых телам доставляли;
А особливо, когда улыбалась весна и цветами
Всюду она окропляла обильно зеленые травы.
Тою порой среди игр, среди смеха веселого, шуток
У первобытных людей деревенская славилась муза.
Резвость игривая их заставляла венками из листьев
И из различных цветов украшать себе голову, плечи.
Членами грубо они потрясали без всякого такта
И тяжело матерь-землю ногами своими топтали.
И возникали отсюда веселые шутки и хохот.
Новость забав вызывала тогда удивленье живое.
Тот, кто бессонную ночь проводил, находил утешенье
В том, что на всякий лад пробовал голос свой, песни слагая,
Или согнутой губой проводил по отверстьям свирели.
Даже теперь сторожа занимаются этим нередко
И научаются в пеньи размер соблюдать, но при этом
Не получают уж тех удовольствий, какие когда-то
В дебрях лесов получали земли первобытной питомцы.
То, чем мы ныне владеем, нам кажется ценным и очень
Нравится нам, если мы ничего в предыдущем не знали
Лучше, чем это. Но вещи другие, открытые позже,
Ценность сих благ умаляют, меняя в нас прежние вкусы.
Так, к желудям отвращенье явилось. Покинуты были
Прежние мягкие ложа из трав и из листьев зеленых.
В пренебреженьи стал мех и одежда из шкуры звериной,
Между тем прежде она возбудила бы сильную зависть.
Тот, кто впервые надел ее, смерти подвергся коварной,
Но, обагрив шкуру кровью, на части ее разорвавши,
Все же убийцы извлечь из нее не могли себе пользы.

В пору ту шкуры звериные, ныне же пурпур и злато

Жизнь наполняют заботами и отягчают борьбою.
В этом, как я полагаю, всецело виновны мы сами.
Прежние почвы сыны нагишом и без шкур выносили
Холод; и мы бы могли без вреда обходиться свободно
Без золотых и пурпурных одежд и без знаков почетных,
Лишь бы простая одежда достаточно нас защищала.
Стало быть, род человеческий тщетно, напрасно хлопочет
И в суетливых заботах проводит свой век постоянно.
Неудивительно. Люди конца ведь не знают стяжанью
Или границ, до которых расти может их наслажденье.
Это и вывело жизнь постепенно в открытое море
И до глубин всколебало войны величавые волны.

Стражи великого мира – блестящее солнце и месяц, —

Свет свой вращая кругом в необъятном пространстве,
Смертных потом приучали к чреде круговой времен года
И к положенью, что все создается в известном порядке.
Люди вели уже жизнь, оградив себя башнями крепко,
И, разделив меж собою всю землю, ее населили;
Парусоносное море пестрело уже кораблями,
И в договоры вступали уж люди о дружбе и мире.
Стали поэты тогда только петь о деяньях свершенных,
А незадолго еще до того изобретены буквы.
Вот отчего мы не можем узнать то, что раньше свершалось,
Иначе как по следам, восстановленным нашим рассудком,
Судостроенье, полей обработка, постройки, законы,
Платье, оружье, дороги и прочее в этом же роде,
Равно как прелести и наслаждения всякие жизни:
Песни, картины, стихи, изваяние статуй чудесных —
Все это вызвано мыслью пытливою или нуждою
Смертных и мало-помалу идет по пути к совершенству.
Так постепенно со временем распространяются в мире
Всякие вещи, а разум людей их на свет выдвигает.
А так как вещи одна за другой получают значенье,
То человек высочайших вершин достигает в искусствах.