О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Мне жаль, что домы наши новы,
Что прибиваем мы на них
Не льва с мечом, не щит гербовый,
А ряд лишь вывесок цветных.
Мне жаль, что мы, руке наёмной
Вверяя чистый свой доход,
С трудом в столице круглый год
Влачим ярмо неволи тёмной
И что спасибо нам за то
Не скажет, кажется, никто…
Что не живём семьёю дружной,
В довольстве, в тишине досужной,
В своих владеньях родовых;
Что наши сёла, нужды их
Нам вовсе чужды; что науки
Пошли не в прок нам, что с проста
Из бар мы лезем в tiers-état[498]

,Что будут нищи наши внуки;
Что Русский ветренный боярин
Теряет грамоты царей,
Как старый сбор календарей;
Что исторические звуки
Нам стали чужды…
Что нищи будут наши внуки…
Мне жаль, что мы руке наёмной
Дозволя грабить свой доход,
С трудом ярём заботы тёмной
Влачим в столице круглый год;
Что не живём семьею дружной
В довольстве, в тишине досужной,
Старея близ могил родных
В своих поместьях родовых,
Где в нашем тереме забытом
Растёт пустынная трава,
Что геральдического льва и т. д.,

как в общеизвестном издании.— Пушкин испытал всю разорительность Петербургской жизни, и, как известно, денежное расстройство держало его в том раздражительном состоянии, которое отчасти было одною из причин его гибели. Осенью 1836 года он думал покинуть Петербург и поселиться совсем в Михайловском; по словам покойника Нащокина, Наталья Николаевна соглашалась на это, но ему не на что было перебраться туда с большою семьёю, и Пушкин умолял о присылке пяти тысяч рублей, которых у Нащокина на ту пору не случилось[499].

Тут он разнежился сердечно
И размечтался как поэт:
«А почему ж? Зачем же нет?
Я не богат, в том нет сомненья,
И у Параши нет именья,
Ну что ж! Какое дело нам!
Ужели только богачам
Жениться можно? Я устрою
Себе смиренный уголок».

Первоначально Пушкин хотел рассказать про своего героя что-то другое. Вот полуразобранный отрывок, который о том свидетельствует:

Тогда по каменной площадке
Песком усыпанных сеней
Взбежал по ступеням отлогим
Широкой лестницы своей,
…Кто-то с видом строгим
Звонил у запертых дверей.
Минуту ждал нетерпеливо.
Дверь отворилась. Он бранчиво
Вошёл…
Лакею выговор прочёл
И в кабинет к себе прошёл.
Радостно залаял
Цербер косматый
И положил ему на плечи
Свои две лапы, и потом
Улёгся тихо под столом…
Разделся: был он озабочен,
Как тот, у коего просрочен.

Просрочен… конечно вексель: дело несчастному поэту обычное.

Во вступлении к поэме, в великолепном описании Петербурга, пропущено следующее четверостишие.

Цветные дротики уланов,
Звук труб и грохот барабанов;
Люблю на улицах твоих
Встречать поутру взводы их.

И далее:

Или крестит, средь Невских вод,
Меньшого брата Русский флот;
Или Нева весну пирует
И в море мчит разбитый лёд…

Вражду и плен старинный свой

Пусть волны Финские забудут
И колебать уже не будут
Гранит подножия Петра!
Была ужасная пора…
Но пусть об ней воспоминанье
Живёт в моём повествованьи,
И будет пусть оно для вас,
Друзья, вечерний лишь рассказ,
А не зловещее преданье.

29 окт.