О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Певец Кавказского пленника сделал в новый год непостижимый подарок лучшей своей приятельнице, доброй, честной русской публике. Та, которая любила его как своего первенца, любила так искренно, так благородно, так бескорыстно; та, для чьего сердца имя его было нераздельно с драгоценнейшею вещию в мире,— славою своего отечества, та самая, в возврат за все свои нежные чувства, заслуживающие всякого уважения, получила от него, при визитном билете, «Вастолу», с двусмысленным заглавием. Первым её движением было посмотреть в календарь, не пришлось ли в нынешнем году в новый год первое апреля. Нет, первое апреля будет первого апреля, а теперь начало января, время излияния дружеских чувствований, время поклонов с почтением и всяких маскарадов. Бедная русская публика не знала, что делать — гневаться ли за эту мистификацию, или приказать «кланяться и благодарить и в другой раз к себе просить…». Посланец отпущен был без ответа.

Для многих ещё не решён вопрос о «Вастоле». Каждый толкует по-своему слово «издал», которое, как известно, принимается в русском языке также в значении — написал и напечатал. Одни утверждают, что это действительно стихи А. С. Пушкина; другие, что они не его, а он только их издатель. Трудно поверить, чтобы Пушкин, вельможа русской словесности, сделался книгопродавцом и «издавал» книжки для спекуляций. Мы сами сначала позволили себя уверить, что Александр Сергеевич играет здесь только скромную роль издателя; но один почтенный «читатель» убедил нас в противном. Зашедши, в первых числах января, в книжный магазин С., чтобы купить себе «Вастолу», мы застали там одного депутата от публики, одного читателя, который пришёл туда с той же целью. Он держал в одной руке «Вастолу» и пробегал её глазами по неразрезанным листам, а в другой, протянутой к приказчику магазина, красную ассигнацию. Совестливый книгопродавец, прежде чем взять деньги, спрашивал читателя, знает ли он, что такое покупает. «Если вы хотите купить поэму Пушкина,— говорил благородный приказчик, которого за это, в нынешнем же году, надобно представить к Монтионовым премиям за добродетель,— то я должен предостеречь вас, что вы ошибаетесь: это не Пушкина сочинение-с!» Читатель посмотрел на него с изумлением и вскричал:

— Как не Пушкина? Ба!.. будто бы я Пушкина стихов не знаю!..

— Уверяю вас, что не Пушкина-с.

— Подите, сударь! Да кто, кроме Пушкина, в состоянии написать у нас такие стихи?

И читатель стал тут же читать нам вслух следующие стихи из «Вастолы», постепенно одушевляясь их красотами.

Мещанка мать его, вдова весьма честнáя,
Уж несколько годов пряденьем промышляя,
Кормила тем себя и милого сынка.
Её рабочая, проворная рука
Не знала никогда покоя, и в присядку
Трескучую свою вертела самопрядку;
Вертела у окна при солнечном луче;
Вертела при свече,
Вертела при лучине,
Не мысля о кручине;
Но слёзно и за то всегда благодаря
Небесного Царя,
Когда на очажке для варева какого
Горело у неё обеденной порой
Немного хворосту сухого,
От коего потом все угли кочергой
Скорей вгребала в печь, чтоб в бедности за делом
Хоть было ей тепло в приюте устарелом,
При тихой жизни, толь святой,
Как ныне редкие на свете
Живут, оставшися вдовой,
Имея лёгкий труд в предмете…
Одна гнела её тоска,
Одна заботила кручина,
Что от Перфонтьюшки, любезного сынка,
Хоть он и дюжий был детина,
Ни шерсти нет, ни молока.

— Кто у нас в состоянии,— торжественно сказал читатель, произнесши последние стихи с непритворным энтузиазмом:— кто у нас в состоянии так написать, кроме Пушкина?

Книгопродавец улыбался.

Читатель бросил с гневом ассигнацию на прилавок и, не дожидаясь сдачи, побежал из магазина. Я слышал ещё, как он говорил у дверей: «Да я знаю наверное, что это Пушкина книга! Вот нашёл кого дурачить!»

После этого я не смел и сомневаться, чтобы «Вастола» не была действительно произведением А. С. Пушкина. Не вдаваясь в объяснения с книгопродавцами, я важно потребовал для себя одного экземпляра, заплатил деньги и ушёл.

Я читал «Вастолу». Читал и вовсе не сомневаюсь, что это стихи Пушкина. Пушкин дарит нас всегда такими стихами, которым надобно удивляться, не в том, так в другом отношении.