М. г., в ответ на поручение, данное вами г. Соболевскому и дошедшее до меня почти одновременно с вашим письмом, я имею честь сообщить вам, что мне невозможно взять назад что-либо из того, что я сказал, полагая, что я достаточно в моём первом письме объяснил причину, по которой я так действовал. По отношению к обычному удовлетворению, о котором вы мне говорите, я нахожусь в вашем распоряжении.
Что касается меня лично, прося вас принять на себя труд припомнить включённые в моё письмо три пункта, которыми я счёл себя вами оскорблённым, я имею честь отвечать вам, что по третьему я считаю себя вполне удовлетворённым.
Относительно же первого, уверений, вами даваемых, что у вас не было в мысли приобщать меня к св… и проч., мне недостаточно. Все мои воспоминания и все мои рассуждения заставляют меня продолжать думать, что ваши слова выражают обиду даже в том случае, если в вашей мысли её не было. В противном случае я не мог бы оправдать в собственных глазах взятую на себя солидарность с оскорбительною статьёю, побуждение, которое с моей стороны не было ни невольным, ни пылким, но совершенно спокойным. Мне предстоит, следовательно, просить ясно выраженных извинений в приёмах, которые справедливо я должен был счесть за оскорбление, вами (к великому моему удовольствию) в сущности отрицаемое.
Я признаю, как и вы, милостивый государь, что во втором пункте была с моей стороны ошибка и что я счёл за угрозы выражения, которые могли быть приняты только за «вызов» (текст вашего письма). За таковый я их принимаю. Но если смысл их был не таков, какой вам угодно придавать, то мне также надо ожидать от вас извинений по поводу этого досадного недоразумения, потому что я думаю, что вызов, хотя бы ненамеренно заявленный и оставленный без последствий, равнозначущ оскорблению. Имею честь быть, милостивый государь, вашим покорнейшим и послушнейшим слугою
С. Хлюстин
4 февраля.
Письма эти, прибавляющие новую черту к биографии Пушкина и к разнообразной и поучительной истории его житейских столкновений, сохранились у дочери С. С. Хлюстина, Веры Семёновны Анненковой и ею доставлены в Русский Архив.
Дело кончилось миром. Но Пушкин не забыл «Вастолы» и в первой книжке своего «Современника» поместил следующую заметку (стр. 303):
«В одном из наших журналов дано было почувствовать, что издатель Вастолы хотел присвоить себе чужое произведение, выставляя своё имя на книге, им изданной. Обвинение несправедливое: печатать чужие произведения, с согласия или по просьбе автора, до сих пор никому не воспрещалось. Это называется издавать
. Слово ясно. По крайней мере до сих пор другого не придумано. В том же журнале сказано было, что „„Вастола“ переведена каким-то бедным литератором, что А. С. П. только дал ему напрокат своё имя и что лучше бы сделал, дав ему из своего кармана тысячу рублей“. Переводчик Виландовой поэмы, гражданин к литератор заслуженный, почтенный отец семейства, не мог ожидать нападения столь жестокого. Он человек небогатый, но честный и благородный. Он мог поручить другому приятный труд издать свою поэму, но конечно бы не принял милостыни от кого бы то ни было. После такового объяснения не можем решиться здесь наименовать настоящего переводчика. Жалеем, что искреннее желание ему услужить могло подать повод к намёкам столь оскорбительным».Под этою заметкою не означено имени; но в последней книжке «Современника», вышедшей в исходе ноября, в числе поправок сказано, что это произошло от того, что первая книжка печаталась в отсутствие издателя и что заметка писана именно Пушкиным. Вероятно, переводчик «Вастолы» пожелал такого заявления. Кто он, нам неизвестно. Вероятно, петербургские старожилы знают. Просим о сообщении в Русский Архив.
Примечания
Впервые опубликовано в «РА». 1884. № 2. С. 441—452.
Пушкин и Великопольский