О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

От царскосельских старожилов Пушкин ещё в Лицее мог наслушаться преданий об Екатерининском и Павловском царствовании, да и о том, что делалось при Александре Павловиче. Нельзя довольно пожалеть, что он сжёг свои Записки, сохранив из них только несколько листков (о чём писал князю П. А. Вяземскому 14 августа 1826 года). Трагическая судьба Павла Петровича не могла не быть предметом его долгих и частых дум, а также позднее бесед с гр. Ланжероном в Одессе, когда сей легкомысленный генерал давал ему читать письма Александра Павловича, писанные к нему в царствование Павла. Известно, что Пушкин замышлял написать отдельное произведение под заглавием «Павел Первый». Что касается до самого Александра Павловича, то зоркий отрок Лицея имел всю возможность наблюдать его и за ним из окон своей комнаты, выходивших прямо на широкий дворцовый подъезд, и в церкви, и в садах, в которых любил подолгу прогуливаться Государь и которые были прозваны его «Зелёным кабинетом». Внимание молодого Пушкина следило за «нашим Агамемноном» и в торжественных появлениях, и в поездках в Баболовский дворец. В рукописях Пушкина сохранился довольно схоже набросанный им портрет Государя, воспроизведённый в нынешнем академическом издании сочинений его. Позднее Пушкин изобразил его в стихах, озаглавив «К бюсту завоевателя»; стихи эти были плодом его долгих дум о Государе, но он при жизни не оглашал их, так как умел ценить и светлые стороны его личности и близко знал причины его недостатков.

Простим ему гоненье:
Он взял Париж и создал наш Лицей.

Сколько в этих стихах, тоже Пушкиным не оглашённых, высокого сердечного благородства![613]

Мы уверены, что перед Пушкиным и его наблюдательностью не скрылись те психологические осложнения, которые только в наши дни начинают вскрываться в характере удивительного Государя, недаром названного в Бородинской поминке В. А. Жуковского «мира светлая звезда». И Государь не мог не обращать внимания на мальчика-Пушкина, о котором с самого 1814 года говорил уже весь Лицей, а в следующие годы всё Царское Село. К тому же и внешностью своею, подвижностью, тем, почему А. О. Смирнова впоследствии так метко прозвала его «искрою», Пушкин резко выделялся в среде товарищей. На лицейском акте 1815 года, когда Державин обнял Пушкина, Государь не присутствовал, находясь на Венском конгрессе, равно и на выпускном экзамене в июне 1817 года, но, возвратившись окончательно из чужих краёв и проводя подолгу даже и зимнее время в Царскосельском дворце, он имел нередко случаи слышать про Пушкина, хоть бы по поводу княжны В. М. Волконской, за которой по ошибке приволокнулся Пушкин[614]. Известно, что Александру Павловичу нравился простой быт зажиточных чужестранцев. Его воспитатель Лагарп был женат на дочери петербургского банкира Бентинка. В Петербурге Государь езжал пить чай к банкиру Ливпо, в Царском бывал у придворного банкира португальца Велио и его супруги, брат которой преподавал музыку в Лицее и вечера которой оживлял своим присутствием лицеист Пушкин[615]. Велио могли передавать Государю про остроумные выходки и шутки, на которые был Пушкин такой мастер. Вот почему Государь несомненно огорчился, когда через три года по оставлении Пушкиным Царского Села петербургский генерал-губернатор граф Милорадович привёз ему запрещённые его стихи, в числе их столь яркое описание центральной в жизни Государя ночи:

Молчит неверный часовой,
Опущен тихо мост подъёмный.

В этой удивительной строфе послышался Александру Павловичу голос потомства, и ему было горько, что ничем не выражена была его неповинность, непризнание которой у нас и в чужих краях составляло предмет постоянной, до самой кончины, муки его чудесного сердца, с детства уязвляемого разного рода противоречиями[616].

Примечания

«РА». 1899. № 12. С. 613—617.

Примечание и послесловие к «Письму князя П. А. Вяземского к графине Э. К. Мусиной-Пушкиной». 16 февраля 1837 г. [617]

Знаменитый историк Барант был тогда послом Людовика-Филиппа в Петербурге. Он ходил поклониться телу Пушкина и, говорят, отзывался, что общенародное чувство, сказавшееся по кончине поэта, походило на то, которым одушевлялись русские в 1812 году. Состоявший при его посольстве виконт Даршиак, секундант Дантеса, через несколько дней после поединка уехал в чужие края, оставив князю Вяземскому, по его просьбе, письмо о происшедшем.