О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Человек ума необыкновенного и душевной доброты несказанной, Нащокин оставил по себе такую память, что вдова его могла пользоваться ею в течение с лишком полувека. Он — родной внук боевого генерала Аннинского и Елизаветинского царствований, оставившего известные Записки (напеч. в «Русском Архиве» 1883), и сын того, тоже военного, человека, который получил печальную известность, нанеся оскорбление действием великому Суворову в ответ на его чудачливые приставания. Павел Воинович Нащокин рано лишился отца; мать его Клеопатра Петровна, урождённая Нелидова, умерла в 1828 году, оставив ему богатое наследство. Знакомство его с Пушкиным началось ещё в Царском Селе, где Нащокин воспитывался в Лицейском пансионе вместе с братом Пушкина; подружились же они в Москве, по возвращении Пушкина из ссылки. Жизнь Нащокина состояла из переходов от «разливанного моря» (с постройкою кукольного домика в несколько тысяч рублей) к полной скудости, доходившей до того, что приходилось топить печи мебелью красного дерева. Он прожил несколько больших наследств. Пишущий эти строки довольно близко знал Нащокина в последние три года его жизни, бывал у него в бедной его обстановке (у Неопалимой Купины) и потом в богатом доме на Плющихе, где происходили крестины последнего сына его, крёстным отцом которого был позван попечитель учебного округа Назимов. Вскоре затем 6 ноября 1854 г. Павел Воинович скончался, коленопреклонённый, на молитве, 54 лет от роду. Он похоронен на Даниловском кладбище, за Даниловым монастырём. Письма его к Пушкину наглядно изображают Нащокина и в то же время служат к биографии самого Пушкина. Выдержки из них были напечатаны нами при письмах к нему Пушкина в первой книге сборника «Девятнадцатый век» (1872). Здесь письма Нащокина помещаются все.

Примечания

«РА». 1901. № 11. С. 433.

Из рецензии на издание «Пушкин и его современники. Материалы и исследования». Вып. I. Спб., 1903. 190 с.

Русские люди вправе ожидать от Академии наук, чтобы Пушкин ею был издан так же, как Державин, т. е. не с разночтениями только по черновым рукописям и первоначальному печатному изводу, а с историческими и жизнеописательными примечаниями[626]. Некоторые исследования о Пушкине страдают мелочностью, над которою посмеялся бы сам Пушкин (вспомним его стих: «Умно иль нет я мог соврать»). Всего важнее восстановлять произведения поэта, как они были приготовлены им самим к оглашению, или как он что написал, но не мог напечатать по условиям цензурным или каким иным. Так, например, Онегина и Ленского в их деревенских беседах занимали, конечно, не племён минувших договоры, а заговоры. Тогдашнее юношество знало все подробности Французской революции, а договоры политические не могли занимать молодых друзей[627]. Необходимо разыскать стихи Медного Всадника с упрёками Петру Великому относительно его преобразований (они были у А. И. Россета, одиноко умершего в Москве, и надо искать их в его бумагах, оставшихся у его слуги-иностранца)[628], или прощание с молодостью и покаяние в грехах её, которое Пушкин читал накануне своей свадьбы, на так называемом мальчишнике и про которые живо вспоминал один из слушателей, И. В. Киреевский.

Кратковременная жизнь Пушкина полна содержания внутреннего и сплетается со всем, что происходило в тогдашней государственной, общественной и умственной жизни России. Он имел право сказать про себя, что его деятельность в последние годы царствования Александра Павловича имела более значение, нежели деятельность современного правительства. Надлежащее издание Пушкина есть дело нашего народного самосознания.

Почин к такого рода изданию, т. е. во всей его жизненной обстановке, сделан молодым учёным, которого труды нельзя не приветствовать. Это Б. Л. Модзалевский, делопроизводитель вышеупомянутой академической комиссии. Он ездил летом 1902 года в знаменитое Тригорское и привёз оттуда целый ряд любопытных сведений и бумаг о дружественной Пушкину семье Вульфов (родственной Муравьёвым), в особенности о представителе её Алексее Николаевиче[629]. В своих письмах старшей сестре он выразил себя, может быть, полнее, нежели в автобиографии своей, сокращённо изданной Л. Н. Майковым[630]. Добросовестность собирателя перешла, может быть, через край: кроме каталога Вульфовской библиотеки напечатаны и хозяйственные письма, даже одно 1861 года!

Электрическое имя Пушкина отдаёт движением и жизнью. А. О. Смирнова метко и верно прозвала Пушкина искрою.

Примечания

«РА». 1904. № 1. Обл.