О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Рецензия на книгу «Род Пушкина. Расследование Б. Л. Модзалевского, 24 с., с заставками, рисунком стрельца, портретом Петра Первого работы Шхонебека, Абрама Ганнибала, двумя портретами его сына Ивана и с гербом Пушкиных»

Небольшая объёмом, но полная содержанием тетрадь, плод неутомимого, добросовестного разыскания. На пишущего эти строки она производит впечатление умилительное: до такой степени в сравнении с нею слаб и беден труд его о том же предмете, некогда пересланный T. Н. Грановским в «Отечественные Записки» 1853 года. Как же не порадоваться тому, что с тех пор множество добыто новых сведений о предках А. С. Пушкина с обеих сторон, отцовской и материнской. Тень поэта признательна усердным разыскателям. Оказывается, что и в русских дедах Пушкина текла кровь горячая, и дарованную пылкость его можно приписывать не одному только африканскому происхождению. Их «часто волновали страсти!».

На тринадцатом году жизни, покинув Москву и подмосковное Захарьино, Пушкин не был в ней в течение 15 лет (до 8 сентября 1826 г.). Пока он учился в Лицее, отец его служил чиновником военного ведомства в Варшаве. Кажется, с тех пор Пушкины стали проводить летние месяцы в Михайловском, где и похоронена бабушка поэта Марья Алексеевна. (Арап Ганнибал ей свёкор.) Сохранилась ли тогдашняя переписка Сергея Львовича с лицеистом-сыном? В 1812 г. Пушкин был у своего деда — дяди Петра Абрамовича Ганнибала, но где именно? Ведь из Лицея воспитанников не отпускали, кажется, даже и в Петербург[631].

Пушкинская родословная со стороны материнской разработана Б. Л. Модзалевским в отличной подробности, надо полагать, что откроются ещё новые показания (происхождение абиссинское, на котором настаивает профессор Анучин, не вполне убедительно). Абрам Петров, назвавшийся Ганнибалом только при Анне Иоанновне, жестокий с первою своею женою гречанкою, жил со второю с лишком 40 лет, по-видимому, мирно, и от неё имел одиннадцать человек детей (из них Софья Абрамовна была за фон Роткирхом: это бабка того фон Роткирха, который служил при укрощении польского мятежа 1861—1863 г. и печатал замечательные статьи о том в «Русском Архиве» под именем Теобальда). Любопытна в Пушкине примесь немецкой крови. Его прабабушка Христина Матвеевна, урождённая фон Шеберх, была, вероятно, доброю хозяйкой и давала возможность своему мужу, учёному африканцу, спокойно заниматься инженерною службою и комендантством в холодном Ревеле.

Относительно Ганнибалова портрета, находящегося в Московском Архиве Министерства иностранных дел, заметим, что портрет этот был приобретён директором Архива князем М. А. Оболенским у некоего Юни, который мог вывезти его из Сибири, где он служил. Ленты на портретах могли быть пририсованы (что, кажется, иногда делалось из тщеславия). Ввиду того, что воспроизведён редкий портрет Петра Великого, полагаем, что в Императорской Академии наук может сохраняться и гравюра того же Шхонебека, на которой изображено бракосочетание Петра с Екатериною и при них две девочки, тоже с коронами на головах: это привенчание царевен Анны и Елисаветы. Гравюра эта, конечно, была уничтожаема в царствование Елисаветы Петровны. Нам её показывал, как величайшую редкость, И. М. Снегирёв.

Примечания

«РА». 1904. № 2. Обл.

Рецензия на книгу «Сочинения Пушкина». Изд. Имп. Акад. наук. Переписка/Под ред. и с примеч. В. И. Саитова, т. I (1815—1826). Спб., 1906. 394 с.

С доброго почина и лёгкой руки А. С. Суворина Пушкин становится более и более достоянием всего грамотного люда в России.

И назовёт его всяк сущий в ней язык…

Сочинения его издаются чуть ли не каждый год. Императорская Академия наук выдала второй том (стихи до 1820 года включительно), над которыми работал В. Е. Якушкин, и, предприняв издание его переписки, поручила оное В. И. Саитову, отлично доказавшему своё уменье в этом деле изданием переписки князя П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым¹. Это наш Сомез.

Чуть из младенческих одежд Пушкин увлекал собою старших деятелей русского просвещения. Сдержаннее относился к нему Карамзин,

Умевший, не сгибая выи
Пред обаянием венца,
Царю быть другом до конца
И верноподданным России,

некогда, в царствование Екатерины, почитатель и, может быть, знакомец Робеспьера, оплакивавший его гибель. Жгучие вопросы, которыми ныне занята Россия, подняты были уже в дни пушкинской юности. На Карамзина не могла не подействовать эпиграмма Пушкина, в которой сказано, что

Он доказал без всякого пристрастья

Необходимость палача

И прелесть самовластья[632]¹.