О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Злосчастная эпиграмма эта, вызванная собственно цензурными преследованиями, имела роковое значение для Пушкина, который столько раз платился и, наконец, поплатился жизнию за неудержимый язык свой. Теперь известна в подробности его житейская обстановка со всею сложною неурядицей денежных и других обстоятельств. Но всё могло бы уладиться: Наталья Николаевна соглашалась переехать с ним на житьё в Михайловское; не приносивший доход «Современник» сам собою прекращался, тем более, что первоначально разрешён был на один 1836 год; деньги для расплаты крайних долгов тоже нашлись бы. Но как было совладать с самим собой? И в прежние годы случалось ему, можно сказать, захлёбываться своим дарованием. Меткое слово, жгучий стих неудержимо вырывались наружу, и сам он потом, в дружеской беседе и в тетради своих заметок, осуждал свою необузданность. В ранней молодости едва не погубила его строфа с описанием ночи на 12 марта 1801 года[598], и только благодаря ходатайству Карамзина, указавшего в облегчение вины его на стих: «падут преступные удары», удалось спасти Пушкина от заточения в Соловецком монастыре: он отделался ссылкою на Юг, и в Киеве мог легкомысленно отвечать на вопрос приятеля, как он попал туда: «язык до Киева доведёт!»[599] Через четыре года, уже в полном расцвете дарования, уже известный на всём пространстве России, заклеймил он эпиграммою своего начальника, которого внутренне не мог не уважать и про которого потом писал, что ни с кем в России так не легко было служить, как с графом Воронцовым[600]. Следствием была полная ссылка: он отдан под надзор местного дворянского предводителя и соседнего архимандрита[601]… В 1836 году вооружил он против себя представителей целых ведомств…

Примечания

«РА». 1892. № 8. С. 489—491.

Послесловие к публикации «Письмо барона Дельвига к П. А. Осиповой, 1826»

Барон Дельвиг, гостивший у ссыльного Пушкина в 1825 году и принятый как нельзя лучше в селе Тригорском, спешит успокоить П. А. Осипову известием о счастливом обороте в судьбе поэта, который внезапно уехал или скорее был увезён из своего Михайловского с фельдъегерем в Москву, Государь Николай Павлович 8 сентября обласкал его. В Тригорском трепетали за него, так как не было ничего мудрёного, если б он очутился в Сибири.

Примечания

«РА». 1894. № 9. С. 143.

Письмо от 15 сентября 1826 г. в связи с возвращением Пушкина из ссылки и аудиенцией у Николая 18 сентября 1826 г.

Послесловие к публикации «Новонайденное стихотворение А. С. Пушкина. Послание к А. И. Тургеневу»

Эти до сих пор неизвестные стихи Пушкина найдены в бумагах покойного князя Петра Андреевича Вяземского, в его «Остафьевском Архиве», в конверте, на котором рукою князя Павла Петровича Вяземского означено: «Пушкин А. И. Тургеневу — Послание». Хотя стихи сохранились не в подлинной рукописи, а в современном списке, в котором лишь немногие слова (напечатанные здесь курсивом) вписаны Пушкиным, но принадлежность их Александру Сергеевичу не подлежит сомнению: в них как живой изображён Александр Иванович Тургенев, столь известный читателям по отзывам современников и по многим его письмам в «Русском Архиве».

Стихи Пушкина молоды, но уже не лицейские. Они написаны через четыре месяца после того, как он покинул царскосельские хранительные сени. В конце августа 1817 года Пушкин, зачисленный на службу в Министерство Иностранных дел, которым заведывал тогда приятель Карамзина, граф Каподистрия (через три года потом заботливо справлявшийся о нём в письме к Инзову), приехал в Петербург из села Михайловского, и для него началась светская, шумно-холостая жизнь, черты которой изображены им в первой песне «Евгения Онегина». Тогдашние произведения его полны страстью. Недаром он поставил эпиграфом к первому собранию своих стихотворений слова Проперция: Actas prima canat veneres (в первоначальном возрасте воспевается любовь)[602].

Осенью 1817 года, всего 18-ти лет от роду, он явился в заседание «Арзамаса», где получил (конечно, от Жуковского) прозвище «Сверчок»: «спрятанный в стенах Лицея, прекрасными стихами подавал он оттуда свой звонкий голос» (Вигель, Записки, изд. «Р. Архива», V, 51). Он приветствовал Арзамасцев остроумными стихами. Шутливо отговариваясь от труда, Пушкин, однако, внял попечительно-дружеским напоминаниям А. И. Тургенева и вскоре занялся первою своею поэмою, «Русланом и Людмилою». Лёгкий и несколько насмешливый тон этого послания не противоречит сердечному уважению Пушкина к истинно-доброму человеку, который некогда привёз его из Москвы[603] и определил в Лицей, был крёстным отцом второго его сына Григория Александровича и, наконец, отвёз его прах в Святые Горы для вечного успокоения.

Примечания

«РА». 1895. № 12. С. 499—500.

Послание написано 8 ноября 1817 г. См.: ПСС.— Т. 2.— С. 40.