О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

В ту пору благочестивого государственного фарисейства особенно деятельно занимались вскрытием чужих писем. В 1824 г. Пушкин потерпел исключение из службы и вторичную ссылку на основании перехваченного письма его из Одессы в Москву, к князю Вяземскому[594].

Пушкин просил Жуковского пристроить в Петербурге малолетнюю сироту Родосю Сафианос, дочь грека, падшего в Скулянской битве за освобождение Греции (1821): она воспитывалась у бессарабской вице-губернаторши Крупенской. Нам неизвестно, успел ли Жуковский что-либо сделать в её пользу.

Родившийся 26 мая Пушкин по общему и до сих не совсем оставленному обычаю считался именинником в ближайший ко дню его рождения день того святого, именем которого он назван: 2 июня память Александра, архиепископа Константинопольского.

На придворных балах Пушкину бывало просто скучно. Покойная Л. Д. Шевич передавала нам, как стоя возле неё, полузевая и потягиваясь, он сказал два стиха из старинной песни:

Неволя, неволя, боярский двор.
Стоя наешься, сидя наспишься.

Примечания

«РА». 1889. № 9. С. 112—114, 124.

Из Записной книжки «Русского Архива»

Зимою 1836—1837 г. на одном из петербургских больших вечеров граф Владимир Фёдорович Адлерберг увидел, как стоящий позади Пушкина молодой князь П. В. Долгорукий (впоследствии известный генеалог) кому-то указывал на Дантеса и при этом подымал вверх пальцы, растопыривая их рогами. В это время в петербургском обществе уже ходили безымянные письма, рассылаемые к приятелям Пушкина для передачи ему и содержавшие в себе извещение о поступлении Пушкина в так называемое общество рогоносцев[595]. Граф Адлерберг знал о том. Находясь в постоянных дружеских сношениях с Жуковским, восхищаясь дарованием Пушкина, он тревожился мыслию о сём последнем. Ему вспомнилось, что кавалергард Дантес как-то выражал желание проехаться на Кавказ и подраться с горцами. Граф Адлерберг поехал к великому князю Михаилу Павловичу (который тогда был главнокомандующим гвардейского корпуса), и, сообщив ему свои опасения, говорил, что следовало бы хоть на время удалить Дантеса из Петербурга. Но остроумный француз-красавец пользовался большим успехом в обществе. Его считали украшением балов. Он подкупал и своим острословием, до которого великий князь был большой охотник, и меру, предложенную графом Адлербергом, не успели привести в исполнение.

(Слышано от покойного графа В. Ф. Адлерберга)

В начале своего долголетнего издательского поприща покойный А. А. Краевский работал у Пушкина в 1836 году и заведывал корректурами пушкинского «Современника». Очень вероятно, что Пушкину на него указал М. П. Погодин, у которого Краевский слушал лекции Русской истории в Московском Университете и потом долго находился с ним в сношениях (как ныне видно из превосходной биографии Погодина, издаваемой Н. П. Барсуковым), а может быть, и сам Пушкин заметил в Петербурге смышлёного и трудолюбивого юношу. Как бы то ни было, Краевский часто видался с Пушкиным в последние годы его жизни. Однажды, собираясь в Москву, где у него жила мать (по фамилии фон-дер Пален, державшая довольно известный пансион для девиц) Краевский зашёл к Пушкину проститься и напомнил ему его обещание дать стихотворение «Московскому Наблюдателю». Пушкин достал свою тетрадь, вырвал из неё листок и подал его Краевскому. Это были стихи «Последняя туча рассеянной бури»[596]. Прочитав его и складывая, чтобы положить в карман, Краевский видит на обороте листка ещё небольшие стихи, но только что он прочёл первый стих: «В Академии наук…»[597] Пушкин мгновенно вырвал у него листок, переписал посылаемые «Московскому Наблюдателю» стихи на отдельной бумаге, отдал Краевскому, а первый листок спрятал. Краевский помнил, что в последнем стихе было: «Оттого, что есть чем сесть».

Через несколько месяцев Краевский приносит Пушкину корректуру «Современника». «Некогда, некогда,— говорит Пушкин,— надобно ехать в публичное заседание Академии. Хотите? Поедем вместе: посмотрите, как президент и вице-президент будут торчать на моей эпиграмме».

(Слышано от А. А. Краевского)