О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

По словам Нащокина, Гоголь никогда не был близким человеком к Пушкину. Пушкин, радостно и приветливо встречавший всякое молодое дарование, принимал к себе Гоголя, оказывал ему покровительство, заботился о внимании к нему публики, хлопотал лично о постановке на сцену Ревизора, одним словом, выводил Гоголя в люди.— Нащокин никак не может согласиться, чтобы Гоголь читал Пушкину свои Мёртвые души (см. Переписку, стр. 145). Он говорит, что Пушкин всегда рассказывал ему о всяком замечательном произведении. О Мёртвых же душах не говорил. Хвалил он ему Ревизора, особенно Тараса Бульбу. О сей последней пьесе Пушкин рассказывал Нащокину, что описание степей внушил он. Пушкину какой-то знакомый господин[803] очень живо описывал в разговоре степи. Пушкин дал случай Гоголю послушать и внушил ему вставить в Бульбу описание степи. От себя прибавлю, что здесь, верно, есть недоразумение и много можно сделать вопросов. Иначе, что за лгун Гоголь перед публикой.— Нащокин, уважая талант Гоголя, не уважает его как человека, противопоставляя его искание эффектов, самомнение — простодушию и доброте безыскусственности Пушкина — в этом он, конечно, до некоторой степени прав[804].

Отношения*** к жене Пушкина[805]. Сам Пушкин говорил Нащокину, что*** как офицеришка ухаживает за его женою; нарочно по утрам по нескольку раз проезжает мимо её окон, а в вечеру на балах спрашивает, отчего у неё всегда шторы опущены.— Сам Пушкин сообщал Нащокину свою совершенную уверенность в чистом поведении Натальи Николаевны.

Выписки и заметки, которые я счёл нужным сделать, по прочтении писем Нащокина к Пушкину, благосклоннно сообщённых мне первым. Сии письма Наталья Николаевна по смерти мужа обратно доставила Нащокину[806].

В письме от 9 июля 1831 : «Между прочим был приезжий из провинции, который сказывал, что твои стихи не в моде, а читают нового поэта, и кого бы ты думал,— его зовут Евгений Онегин».— «Моё почтение Натальи Николаевне. Очень много говорят о Ваших прогулках по Летнему Саду — я сам заочно утешаюсь и живо представляю себе Вас гуляющих — нечего сказать, очень, очень хорошо. Вам скучно в Царском Селе; будет весело скоро. Прошу всенижайше Наталью Николаевну и тогда для меня оставить уголок в своей памяти».— «Я точно с тобой в кабинете, стою и молчу и…»

У Пушкина был дальний родственник, некто Оболенский, человек без правил, но не без ума. Он постоянно вёл игру. Раз Пушкин, в Петербурге (жил тогда на Чёрной речке; дочери его Марье тогда было не больше 2 лет)[807] не имел вовсе денег; он пешком пришёл к Оболенскому просить взаймы. Он застал его за игрою в банк. Оболенский предлагает ему играть. Не имея денег, Пушкин отказывается, но принимает вызов Оболенского играть пополам. По окончании игры Оболенский остался в выигрыше большом и по уходе проигравшего, отсчитывая Пушкину следующую ему часть, сказал: «Каково! Ты не заметил, ведь я играл наверное!» Как ни нужны были Пушкину деньги, но, услышав это, он, как сам выразился, до того пришёл вне себя, что едва дошёл до двери и поспешил домой.

23 Ноября

Вера Александровна Нащокина рассказала мне ещё следующее о Пушкине. Когда Пушкин жил у них (в последний приезд его в Москву), она часто играла на гитаре, пела. К ним ходил тогда шут Еким Кирилович Загряцский. Он певал песню, которая начиналась так:

Двое сани с подрезами.
Одни писанные;
Дай балалайку, дай гудок.

Пушкину очень понравилась эта песня; он переписал её всю для себя своею рукою, и хотя вообще мало пел, но эту песню тянул с утра до вечера.

24 Ноября

Пиковую даму Пушкин сам читал Нащокину и рассказывал ему, что главная завязка повести не вымышлена. Старуха-графиня — это Нат<алия> Петровна Голицына[808], мать Дм<итрия> Владимировича, Московского Ген.-Губернатора, действительно жившая в Париже в том роде, как описал Пушкин. Внук её, Голицын, рассказывал Пушкину, что раз он проигрался и пришёл к бабке просить денег. Денег она ему не дала, а сказала три карты, назначенные ей в Париже С.-Жерменем. «Попробуй»,— сказала бабушка. Внучек поставил карту и отыгрался.— Дальнейшее развитие повести всё вымышлено. Нащокин заметил Пушкину, что графиня не похожа на Голицыну, но что в ней больше сходства с Н. Кирил. Загряжскою, другою старухою. Пушкин согласился с этим замечанием и отвечал, что ему легче было изобразить Голицыну, чем Загряжскую, у которой характер и привычки были сложнее[809].