О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Бодянский <рассказывал> передавал своё студенческое воспоминание. В конце Сентября 1833 года в доме старого Университета (где теперь в библиотеке читальная зала) был на лекции у Давыдова Пушкин (сидел на креслах). По окончании её взошёл в аудиторию Каченовский, и, вероятно, по поводу самой лекции заговорили о Слове о полку Игореве. Тогда Давыдов заставлял студентов разбирать древние памятники. Обращаясь к Каченовскому, Давыдов сказал, что ему подано весьма замечательное исследование, и указал на Бодянского, который, увлечённый Каченовским, доказывал тогда подложность Слова. Услыхавши об этом, Пушкин с живостью обратился к Бодянскому и спросил: «А скажите, пожалуйста, что значит слово харалужный?» Не могу объяснить. Тот же ответ на вопрос о слове «стрикусы». Когда Пушкин спросил его о слове кмет, Бодянский сказал, что, вероятно, слово это малороссийское от кметыти и может значит примета. «То-то же,— говорил Пушкин,— никто не может многих слов объяснить, и не скоро ещё объяснят». Через день Пушкин обходил весь Университет вместе с Уваровым и потом скоро уехал[815].

Доселе ещё не разыскано, какие первые стихи написал Пушкин на Русском языке. Перебирая труды Об<щест-ва> Л<юбителей> Р<оссийской> С<ловесности>, я встретил там стихи На смерть Кутузова и под ними подпись Пушкин[816]. Но, по уверению <С. Д.> Полторацкого, они принадлежат Алексею Пушкину, о чём Полторацкий знает, кажется, от самого автора или от его родственников. Полторацкий насчитал до 9 (если не более) Пушкиных-писателей. Про этого Алексея говорит Василий Львович в стихах, напечатанных в «Московском Телеграфе» 1827 г., за ноябрь № 22 (Послание к***):

Бывал и я забав душой
И Пушкин Алексей, товарищ верный мой.
Со мною выходил на сцену:
Бывало, воспевал на лире я Климену;
Стихов моих он не любил,
Но он любил играть комедию со мною;
Он вздором часто нас смешил
И ум соединял с блестящей остротою,
Его уж нет!.. я жив! и пр.

Баратынский сказывал Елагиным (Н. А.), что стихотворение: Не дай мне Бог сойти с ума, напечатано без конца. Было ещё две строфы, где выражалась несвязность мыслей сумасшедшего. Издатели, не поняв этого, искали смысла в этих стихах и, как бессмысленные, откинули[817].

Жуковский в Белёве (1837, 26 июля) рассказывал Елагиным о дуэли и смерти Пушкина и, между прочим, говорил, что из бумаг покойного всё, относившееся до Петра, царь приказал доставить в свой кабинет.

Живя в Михайловском, Пушкин написал письмо к императору Александру и просил его о дозволении отправиться за границу для того-де, что он страдает аневризмом серда, и ему необходимо заграничное лечение. Государь в ответ приказал сказать ему, что от этой болезни можно вылечиться и в России. Дали об этом знать его родителям, жившим тогда в Спб., и они через Жуковского просили Ив<ана> Фил<иповича> Мойера, в то время очень известного профессора Анатомии в Дерптском Университете, съездить в Михайловское для произведения надлежащей операции; прислали ему для того и коляску. Мойер спросил позволение на отъезд у Ливена, который тотчас дал ему оное, готовился в путь, как вдруг получил от своего будущего пациента письмо на французском языке, в котором он его умолял ради самого Бога не ехать к нему, уверяя, что он сам желает смерти и не решается ни на какую операцию. Дело тем и кончилось. Впоследствии, когда Мойер встречался с Пушкиным у Жуковского, он был очень с ним любезен, но об этом не поминал ни слова. Письмо Пушкина Мойер затерял.— Слышано от самого Ивана Филиповича[818].

(Июля 11. 1854. С. Бунино).

П. В. Киреевский в июне 1835 г. прожил несколько недель в Спб. и через Жуковского познакомился с Пушкиным. Он часто видал его у Жуковского и один раз вместе с последним был у Пушкина. Киреевский хорошо помнит большую комнату, со шкапами по бокам и с длинным столом посередине, заваленным бумагами. Пушкин читал Жуковскому своё письмо к Бенкендорфу, которого просил о позволении выехать из Спб., где ему очень было тяжело жить. Рассказами своими о Петре Пушкин удивлял Жуковского.

В 1835 г. (sic), в Июле или Августе, П. В. Киреевский был в Петербурге, вместе с Жуковским, у Пушкина. Он говорил им, между прочим, о своём сильном желании совсем оставить Петербург и уехать совсем в деревню. Он хлопотал об отпуске и читал Жуковскому просьбу свою о том к Бенкендорфу.— Пушкин с великою радостью смотрел на труды Киреевского, перебирал с ним его собрание, много читал из собранных им песен и обнаруживал самое близкое знакомство с этим предметом. Ещё прежде, через Соболевского, он доставил Киреевскому тетрадку Псковских песен, записанных с голоса, частью собственною рукою Пушкина, частью другою рукою (около 40 пес.)[819].