О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

В таких же, но, может быть, более искренних сношениях находился поэт с другим приятелем своим, гвардейским офицером Петром Яковлевичем Чаадаевым. Они познакомились в доме Карамзина ещё в Царском Селе, где Чаадаев стоял с лейб-гусарским полком. С первого же свидания молодой поэт сблизился с ним, и в последний год лицейской жизни своей беспрестанно приходил к нему и просиживал у него целые дни, то беседуя с ним, то читая книги в его отборной и обширной библиотеке. Через год они снова свиделись в Петербурге (1818), куда переехал Чаадаев, заняв место адъютанта при Иларионе Васильевиче Васильчикове (впоследствии князе), начальнике гвардейского корпуса. С шумных пиров, с блестящих балов, с театральных репетиций поэт нередко убегал в кабинет друга своего, в Демутов трактир[290], чтобы освежить ум и сердце искреннею и дельною беседою. Под влиянием этих сношений написано в 1818 г. искажённое во всех изданиях послание к нему Пушкина, начинающееся так:

Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман…

Но свою признательность к другу поэт выразил публично, через год после разлуки с ним, в известном послании, принадлежащем к лучшим его произведениям[291]. В апреле 1821 года из Кишинёва писал он к нему:

                           ……печальный вижу я
Лазурь чужих небес, полдневные края;
Ничто не заменит единственного друга:
Ни Музы, ни труды, ни радости досуга.
Ты был целителем моих душевных сил…

У Чаадаева поэт познакомился со многими замечательными людьми и сблизился с его товарищем по службе H. Н. Раевским, который так был дружен с Пушкиным впоследствии.— Когда имя Пушкина становилось уже народным, и государь Александр Павлович изъявил Васильчикову желание своё прочитать какие-нибудь ещё не изданные стихи молодого поэта, Васильчиков обратился за ними к адъютанту своему, и тот доставил собственноручно переписанное Пушкиным стихотворение Уединение: это было превосходное, уже запечатлённое всею силою таланта, произведение, и особенно неизданный конец его, удостоились высочайшего внимания и отменно полюбились Его Величеству.[292][293]

Стихотворения Уединение и Домовому написаны летом 1819 года в Михайловском, куда ежегодно уезжал Пушкин вместе с семьёю; в них изображены картины тамошней местности. От 1819 года имеем мы не более 10 стихотворений Пушкина, но зато почти все они отличаются тою художественною правильностью и отделкою, которые с той поры всё более обнаруживаются в его произведениях. Ещё в Петербурге написаны им два антологические стихотворения: Дорида и Дориде[294]. Можно догадываться, что к концу 1819 года Пушкину начинает надоедать беспорядочная жизнь: разгар страстей утомляет его. Но могучая природа тотчас снова получает бодрость. Поэт сознаёт высокое призвание своё, как о том свидетельствует написанная в то время пьеса Возрождение, в которой он как бы сравнивает прошедшие увлечения свои с чуждыми красками, затемнявшими собою картину гениального художника:

Но Краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуёй:
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.

Этими стихами, если не ошибаемся, обозначается вообще направление Пушкина в последние месяцы его пребывания в Петербурге, хотя, разумеется, по живости своего характера он не всегда равно следовал оному. Подробностей мы не имеем, но кажется, к этому времени следует отнести столь известное предсказание гадальщицы, которое, к нашему горю, сбылось во всей точности.

Едва ли найдётся кто-либо не только из друзей Пушкина, но даже из людей, часто бывавших с ним вместе, кто бы не слыхал от него более или менее подробного рассказа об этом случае, который потому и принадлежит к весьма немногому числу загадочных, но в то же время достоверных, сверхъестественных происшествий. Во всякой беседе Пушкин вспоминал о нём, и особенно когда заходил разговор о наклонности его к суеверию и о приметах. Так, между прочим, в 1833 году в Казани он передавал его известной писательнице, Александре Андреевне Фукс, которая и сообщила его публике в своих Воспоминаниях о Пушкине[295].