О, Путник!

БАРОН вздрогнул, напрягся, тяжело и недоумённо посмотрел сначала на ПОЭТА, а потом вопросительно на меня. ПРОФЕССОР охнул, потом сделал то же. Я отвёл взгляд, задумчиво коснулся пальцами плачущих свечей, взглядом погрузился в их пламя, а потом неожиданно даже для себя продекламировал:

Осенней ночью за окном
Метель поссорилась с дождём,
И беспробудный вечер.

Ты вдруг садишься за рояль,

Снимаешь с клавишей вуаль,
И зажигаешь свечи…

ПОЭТ тонко улыбнулся, БАРОН о чём-то задумался. ШЕВАЛЬЕ плавал в лёгкой и сладкой полудрёме, ПРОФЕССОР мрачно изучал тьму, границы которой определяло неверное, колышущееся пламя свечей.

— Ну что, господа! — бодро и весело произнёс я. — Пора двигаться дальше. Нам ли жить в печали!? Сенека Младший как-то сказал: «Всем нам неумолимая неизбежность судеб поставила некий предел, но никто из нас не знает, близко ли он. Настроим же душу так, словно мы дошли до конца. Не будем ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчёте с жизнью!».

— Римлянин, Сир? — вдруг очнулся ШЕВАЛЬЕ.

— А то кто же! — рассмеялся я. — Слышите чеканную, железную поступь легионов, мой юный друг!?

— Конечно, Сир! — восторженно отозвался Мастер Меча.

— Ищите себе новых кумиров в их колоннах! Не ошибётесь! Время Сократа и Платона прошло. Наступают новые времена!

— Всё когда-нибудь снова вернётся на круги своя, Сир, — усмехнулся БАРОН.

— Конечно, но что нам мешает совершить свой новый круг? — беспечно произнёс я.

— Кто Вы такой, Сир? — повторно задал вопрос Инженер, упрямо сдвинув брови и поджав свои тонкие, почти бескровные губы.

— Ответ на ваш вопрос очень прост, — я так резко встал с кресла, что пламя свечей судорожно заметалось в прохладном воздухе зимней южной ночи и чуть не погасло.

Тьма вокруг сгустилась ещё более. Море тяжело ворочалось в ней, глухо и устало шумело.

— Разрешите представиться. Я — Король Третьего Острова, Император Трёх Островов, гроза Пиратов и Ордена Посвящённых, Усмиритель Молний, Победитель Ускоренных Воинов, Небесного Медведя и Чёрного Спрута, Покоритель Пространства и Времени, Спаситель Вселенной, ВЕРШИТЕЛЬ и ПОСЛЕДНИЙ из МАРСИАН!!!

Рядом со мною из пустой тьмы вдруг возник ЗВЕРЬ. Он взвихрил над собою облачко пара, разбросал вокруг снопы длинных разноцветных искр и рявкнул коротко, но мощно. Все резко и резво вскочили.

Бледный, потрясённый и поражённый Профессор издал какой-то странный гортанный звук и ничком повалился на землю. Я обеспокоено наклонился над ним. Жив. Обморок. Что же, кто не падает, тот не поднимается!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Какая печаль!

Что если и он исчезнет,
Даже этот дымок!?
Валежник в огонь ломаю
Зимой в деревушке горной.

Воздух то вальяжно и глухо гудел, то пронзительно и тревожно свистел, то мягко и легко шелестел. Его состояние определял и изменял темп движения Горных Жеребцов, которые не знали усталости и, тем более, покоя. Я и ГРАФИНЯ наслаждались стремительной и бешеной скачкой, периодически меняли аллюр, переводя лошадей из карьера в галоп, а потом на рысь и обратно.

Мощный горный хребет, отделяющий Южные Провинции Второго Острова от центральной и северной его частей, тяжело и величественно возвышался слева от нас, даруя тёплой и сонной степи лёгкую прохладу. Снег ослепительно сверкал на далёких вершинах, ярко-синее небо растворяло в себе пока ещё несмелое утреннее солнце, бесконечная степь, сотканная из всевозможных цветов и их оттенков, тяжело колыхалась под свежим ветром. Дышалось легко и свободно. Терпкий и ароматный запах трав пьянил, кружил голову, манил и звал куда-то, туда, откуда уже не будет возврата.

— Ну что, дорогой, я была права, когда настояла на том, чтобы взять с собой в плавание двух Горных Жеребцов!? — весело и громко произнесла ГРАФИНЯ, когда мы перевели коней на шаг.

Её щёки были цвета нежного перезревшего персика, который случайно остался висеть на дереве, вдруг неожиданно поцелованном лёгким и невесть откуда взявшимся морозцем. Изумрудные и чуть раскосые глаза девушки сияли и искрились под лучами солнца. Оно с каждой минутой всё более и более набирало свою первородную силу и обретало положенную ему горячую сущность.

Роскошные волосы ГРАФИНИ тяжёлой, светло-каштановой волной покрывали её спину и плечи. Тонкие руки, сжимающие поводья, решительно и жёстко удерживали на месте нервно танцующего и громко храпящего Жеребца. Боже мой, как, однако, хороша, моя лебёдушка. О, как она прекрасна, обворожительна и желанна!

— Красивые женщины всегда правы, милая, даже когда это не так! — засмеялся я весело и беззаботно.

— Спасибо за комплимент, Сир, но такой ответ мне не нравится! — надула свои прелестные губки моя лебёдушка.