Читаем О режиссуре фильма полностью

Понимая это, человеческое сознание воспримет все события пьесы и сформирует из них историю так же, как формирует восприятия в неврозе. Такова природа сознания – соединить несвязанные события в сюжет, потому что нам нужно, чтобы мир был понятным.

Если главная идея – «играется пьеса», тогда образы, которые мы увидим в период между поднятием занавеса и окончанием спектакля, сложатся у нас в пьесу, независимо от того, составляли они или нет единое целое. То же самое в кино, поэтому плохой фильм все равно «удается». Нам свойственно желание понять смысл событий – от этого нам никуда не деться. Ум найдет в них смысл, даже если они сопоставлены случайно.

Поскольку природа человеческого восприятия такова, сообразительный драматург воспользуется этим и скажет: «Ну, если человеческий ум все равно это сделает, почему мне не сделать это первым? Тогда я поплыву по течению вместо того, чтобы с ним бороться».

Если вы не рассказываете историю, переходя от образа к образу, тогда образы должно делать всё более «интересными» сами по себе. Если же вы историю рассказываете, то сознание зрителя, работая вместе с вами, воспринимает ваш посыл и сознательно, и, что еще важнее, бессознательно. Зрители будут следовать за сюжетом, не требуя ни приманки в форме визуальных изысков, ни объяснения в повествовательной форме.

Они хотят увидеть, что произойдет дальше. Убьют этого человека? Девушка поцелует парня? Найдут они клад в заброшенной шахте?

Когда фильм правильно сконструирован, подсознание и сознание работают заодно, и нам нужно услышать, что будет дальше. Зрители упорядочивают события точно так, как это сделал автор, поэтому мы в контакте и с сознанием и с бессознательным автора. Мы вовлечены в сюжет.

Если нам не интересно, что произойдет дальше, фильм выстроен неправильно, и тогда мы можем – бессознательно – выстроить собственную историю таким же манером, как невротик выстраивает причинно-следственное истолкование окружающего мира; но сама история, которую нам рассказывают, нам уже не интересна. «Да, я видел, что девушка поставила чайник на плиту, а потом на сцену выбежала кошка», – так мы можем сказать о перформансе. «Да, я видел, но не совсем понимаю, к чему это ведет. Я слежу за этим, но вовсе не желаю рисковать здоровьем моего бессознательного, погружаясь в это дело».

Вот тут оно и перестает быть интересным. И тут плохой автор, как контркультурный архитектор, вынужден выбирать слабину, делая каждое следующее событие более броским, чем предыдущее. Чтобы как-то удержать внимание зрителей.

Финал этого – непристойность. Давайте в самом деле покажем их гениталии, давайте в самом деле заставим актера делать опасные трюки, давайте в самом деле подожжем дом. По ходу фильма это заставляет кинематографиста вести себя всё причудливее. По ходу карьеры это заставляет кинематографиста действовать всё эксцентричнее; по ходу культуры это выталкивает культуру в испорченность – что мы и имеем сегодня.

Интерес фильма заключается в желании выяснить, что случится дальше. Чем меньше согласуется реальность с представлениями невротика, тем причудливее должны становиться его объяснения, а в финале этого развития – психоз: «перформанс», «современный театр» или «современный кинематограф».

В строении любой драматической формы должен быть заложен силлогизм – логическая конструкция этой формы: «Если А, то Б». Пьеса или фильм идут от заявления: «если А» (которым создается или утверждается состояние неравновесия) к заключению: «тогда Б» (когда берет свое энтропия и восстанавливается состояние покоя).

Например, как мы видели, студенту нужен пересмотр. Он проделывает ряд действий, которые приведут либо к пересмотру, либо к категорическому отказу от пересмотра. В любом случае будет достигнуто состояние определенности, покоя.

Энтропия – один из интереснейших аспектов нашей жизни в целом. Мы рождаемся, происходят определенные события, и мы умираем. Отличный пример – половой акт. Приводятся в действие некие механизмы, дотоле не существовавшие, и процесс требует разрешения в какой-то форме. Несуществовавшее начинает существовать, состояние непокоя, им созданное, должно прийти к разрешению, и, когда оно разрешилось, жизнь, половой акт, пьеса закончены. Так вы понимаете, что пора идти домой.

Человек разрешил свою проблему в публичном доме. Человек просадил все деньги на скачках. Чета воссоединилась. Злой король умер. Почему мы понимаем, что это конец сюжета? Потому что приход злого короля к власти был той проблемой, разрешение которой мы хотели увидеть. Почему мы понимаем, что, когда парень поцеловал девушку, это конец фильма? Потому что фильм о том, как парень не мог добиться ее благосклонности. Решение проблемы, поставленной в начале событий, – это завершение сюжета. Так же мы понимаем, когда закончена сцена, правда?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью
Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Сборник работ киноведа и кандидата искусствоведения Ольги Сурковой, которая оказалась многолетним интервьюером Андрея Тарковского со студенческих лет, имеет неоспоримую и уникальную ценность документального первоисточника. С 1965 по 1984 год Суркова постоянно освещала творчество режиссера, сотрудничая с ним в тесном контакте, фиксируя его размышления, касающиеся проблем кинематографической специфики, места кинематографа среди других искусств, роли и предназначения художника. Многочисленные интервью, сделанные автором в разное время и в разных обстоятельствах, создают ощущение близкого общения с Мастером. А записки со съемочной площадки дают впечатление соприсутствия в рабочие моменты создания его картин. Сурковой удалось также продолжить свои наблюдения за судьбой режиссера уже за границей. Обобщая виденное и слышанное, автор сборника не только комментирует высказывания Тарковского, но еще исследует в своих работах особенности его творчества, по-своему объясняя значительность и драматизм его судьбы. Неожиданно расцвечивается новыми красками сложное мировоззрение режиссера в сопоставлении с Ингмаром Бергманом, к которому не раз обращался Тарковский в своих размышлениях о кино. О. Сурковой удалось также увидеть театральные работы Тарковского в Москве и Лондоне, описав его постановку «Бориса Годунова» в Ковент-Гардене и «Гамлета» в Лейкоме, беседы о котором собраны Сурковой в форму трехактной пьесы. Ей также удалось записать ценную для истории кино неформальную беседу в Риме двух выдающихся российских кинорежиссеров: А. Тарковского и Г. Панфилова, а также записать пресс-конференцию в Милане, на которой Тарковский объяснял свое намерение продолжить работать на Западе.На переплете: Всего пять лет спустя после отъезда Тарковского в Италию, при входе в Белый зал Дома кино просто шокировала его фотография, выставленная на сцене, с которой он смотрел чуть насмешливо на участников Первых интернациональных чтений, приуроченных к годовщине его кончины… Это потрясало… Он смотрел на нас уже с фотографии…

Ольга Евгеньевна Суркова

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное
Мартин Скорсезе. Ретроспектива
Мартин Скорсезе. Ретроспектива

Мартин Скорсезе: ретроспектива – книга, которая должна быть в библиотеке каждого любителя кинематографа. Дело не только в ее герое – легендарном режиссере Мартине Скорсезе, лидере «Нового Голливуда» в 70-е и патриархе мирового кино сейчас, но и в не менее легендарном авторе. Роджер Эберт – культовый кинокритик, первый обладатель Пулитцеровской премии в области художественной критики. Именно Эберт написал первую рецензию на дебютный фильм Скорсезе «Кто стучится в дверь мою?» в 1969 году. С тех самых пор рецензии Эберта, отличающиеся уникальной проницательностью, сопровождали все взлеты и падения Скорсезе.Эберт и Скорсезе оба родились в Нью-Йорке, ходили в католическую школу и были очарованы кино. Возможно, именно эти факторы сыграли важную роль в интуитивном понимании Эбертом ключевых мотивов и идей творчества знаменитого режиссера. Скорсезе и сам признавал, что Эберт был наиболее пристальным и точным аналитиком его работ.В книгу вошли рецензии Роджера Эберта на фильмы Мартина Скорсезе, снятые в период с 1967 по 2008 год, а также интервью и беседы критика и режиссера, в которых они рефлексируют над дилеммой работы в американском кинематографе и жизни с католическим воспитанием – главными темами в судьбах двух величайших представителей кино. Это издание – первая публикация книги Роджера Эберта на русском языке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Роджер Эберт

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное