О русском акционизме

И эти участники. В последней акции их довольно много собралось. Представители власти собрались по приказу, и им предписано что-то делать. Полиция перекладывала на психиатрию, психиатрия на полицию. Они встретились и говорили: «Это ваш. Нет, это ваш, идите и сами его снимайте, разбирайтесь». Их больше и больше. Эмчеэсники появились. Они как-то должны решать этот вопрос, что произошло в царстве их регламента, где государство всех расставило по своим местам. Одни тут сидят, а другие там.

— Появляется спорный элемент.

— Он один и на самом деле небольшой. Появляется несоответствие. Оно вызывает движение, оно все меняет. Оно подрывает регламент.

Ты спрашивала тогда, что бы я делал, если бы никто не подходил. Эта акция была довольно сложной, к концу второго часа у меня ногу свело судорогой, потому что там было холодно. И они начали меня провоцировать в том смысле… Это я только потом уже узнал, что у них это было как часть плана захвата, чтобы отвлечь внимание и подкрасться сзади. «Давай, слезай уже, замерзнешь». Они принесли маты. Эти маты и есть как бы забота о безопасности. Это и есть ломка человека.

Я на это не повелся. И это очень важно — то, для чего необходимо искусство, в частности, политическое. Для чего нужны эти события. Что мне было делать в той ситуации, когда холодно было сидеть на заборе и тело отказывалось продолжать. Вокруг люди тепло одетые, они мне заботливо приносят маты, прекрати, уступи нам. Ты понимаешь, что произошло бы, если бы я стал с ними общаться или спрыгнул на маты? Я бы прекратил.

А на что мне было опереться? В тот момент и вспомнил о людях, которые держали голодовки. Человек лежит, держит голодовку. Ему приносят тарелки с едой — на, поешь давай. О нем как бы заботятся. На самом деле его хотят уничтожить этой заботой. Это другая сторона заботы о безопасности. Те люди оказывались в ситуации, по сравнению с которыми эта ситуация — несколько часов на прохладной улице — смешная просто.

Я опираюсь на это и продолжаю действие. Это мое убеждение, для чего нужны прецеденты политического искусства. На что опереться человеку, когда вокруг все направлено на то, чтобы его сломать? Я опираюсь на поступки других людей. И я надеюсь, что на мои действия тоже кто-то сможет опереться.

Это очень важный момент с заботливо предложенными матами. Они уже подкрались. В документации полицейские получились, как мясники с ножами, с мордами зверскими. Все упакованы в бронежилеты.

Они просто напрыгнули сзади. Но это не одно и то же — так меня снимали, или я бы сам слезал. Я думал, что это стена. А это оказалась крыша. Внутри у них помещения, а тут выглядит, как стена. В Интернете потом нашел интересную фотографию Института Сербского. Кто-то снял внутренние дворы. Там вокруг жилые массивы. Сербского выглядит не совсем как жилой, но не такой уж и пугающий дом. Все спрятано внутри, там прогулочные камеры без крыш, очень жестоко опутанные колючкой, они выглядят, как бетонные загоны. И все, охран.» уносит маты.

Они проиграли во всей этой ситуации, потому что мне было на что опереться. Это победа, конечно, в этой истории с матами.

Язык психиатрии. В этих документах надо смотреть на время, сначала: «Острое психическое расстройство, неутонченное». Подключаются медиа — ищут новость. Здесь их исполнительность сработала в пользу искусства. Например «лайф-ньюс», они с «мусорами» работают. Они оказываются там, где никого другого просто не может быть.

— Они деньги за это большие платят.

— Да. Когда был обыск, какой-то журналист «лайф-ньюс» приехал вслед за следователем и операми. Знала только судья и те, кто приехал делать обыск. И журналист туда же. А в больнице это было единственное психиатрическое отделение, в которое меня поместили всего на несколько часов.

На отделении люди сразу делятся на две категории — или ты спокойный, или ты буйный. Если не можешь передвигаться, течет слюна, то это признак спокойного человека. А если ты можешь разговаривать, то они это сразу диагностируют буйством. Для персонала ты больной, к которому для его же безопасности должна быть применена вязка. Буйный, потому что представляешь проблему.

Медсестры с санитарами предлагают сделать выбор: «Если ты не хочешь быть привязанным, |то ты должен просто лежать и не двигаться. И это очень важный момент — лежать и не двигаться. На самом деле это то же самое, что, например, соблюдение подписки о невыезде. Ты изображаешь свое заточение, делаешь вид, что ты арестован. Одинаково — домашний арест, подписка о невыезде или изображать, что ты привязан к кровати.

Вера в эти психотюрьмы и есть действительное сумасшествие. Когда ты лежишь со свободными ногами и руками и при этом изображаешь, что ты привязан к кровати, или ты сидишь и одном городе и ни куда не ездишь. Разве это не безумие? Хотя в действительности ты совершенно свободен.