О русском национальном сознании

Читает Иван Лапин и роман модного тогда немецкого писателя, профессора эстетики Августа Мейснера (1753–1807) (Бьянка Капелло» — романтическое повествование об эпохе Ренессанса, и философский роман французского писателя и богослова Франсуа Фенелона (1651–1715) «Приключения Телемака», из которого притом делает «выписку» (21 марта 1818).

Наконец, даже о своей любви он говорит подчас по-немецки (9 сентября 1817) и по-латыни (1 июня 1818), что придает признаниям оттенок таинственности. Постоянно возникают в его речи персонажи античной мифологии, что свойственно той эпохе вообще, включая, конечно, и самого Пушкина.

Кстати сказать, Иван Лапин, как видно из дневника, лично знал ряд людей, хорошо известных Пушкину: псковского губернатора Б.А. Адеркаса, архиепископа Псковского Евгения (Евфимия Алексеевича Болховитинова), игумена Святогорского монастыря Иону (у Лапина даже развертывается роман с его дочерью Анной, и он переписывает стихотворение, сочиненное игуменом в юности), а лучший друг Лапина Александр Погонялов служит писарем у генерал-майора А. А. Дельвига — отца лучшего пушкинского друга… 21 ноября 1818 года Иван Лапин в Троицкой церкви Опочки «стоял на один шаг» от еще одного хорошо знакомого Пушкину — государя Александра I…

И в самом деле, Пушкин как бы должен был в конце концов явиться в лапинском дневнике…

* * *

Конечно, я отметил только часть «фактов», раскрывающих богатое содержание жизни молодого опочецкого мещанина, ровесника Пушкина Ивана Лапина.

Позволю себе сообщить, что мне лично особенно дорого воссоздание давней жизни этой частицы России, поскольку мой прадед Яков Анисимович, скончавшийся в 1872 году (правда, уже в Петербурге, куда он перебрался), и прапрадед Анисим Фирсович Кожиновы — псковские крестьяне. Правда, Яков Анисимович жил в другом, Порховском, уезде, но до меня дошло известие, что сама их фамилия происходит от названия деревни Кожина, расположенной на берегу реки Великой севернее Опочки. И во мне как-то живет ощущение причастности этим местам…

В заключение важно привлечь внимание к цельности и своеобразной гармонии этой жизни — качествам, которым нам, людям конца XX века, уместно позавидовать. Да, так называемый прогресс внес в нашу жизнь множество неведомого далеким предкам, и в тех или иных отношениях можно говорить о нашем «превосходстве» над ними. Но вместе с тем многое утрачено — и в высшей степени ценное.

Иван Лапин — что запечатлено на многих страницах дневника — вроде бы всем существом предается развлечениям и веселью, но в то же время в нем не гаснет осознание суетности всего этого перед высшим значением человеческого бытия. Притом, что важнее всего, дело идет вовсе не о каком-то «насильственном» и тяготящем осознании. Сама смерть осознается как величественное завершение жизни, как приобщение Вечности. «Погребали Якова Тимофеевича Михалева… — записывает Иван Лапин, — и какая необыкновенная была картина! Везли через реку его тело на плоту, а прочие и певчие в лодках пели «Святый Боже»…»

2 февраля 1819 года еще не достигший двадцатилетия Лапин совершил некий неблаговидный поступок, «от чего совесть поминутно угрызала». И уже «нельзя воротить, как выговоренного слова». И он велит себе, что «сей-то день должен я еще чаще вспоминать…» Но это «должен» явно не подразумевает насилия над собой; речь идет о свободном, вольном покаянии, которое не в тягость, а, если угодно, в радость.

Достаточно «разгульно» живет подруга Лапина Анна Лаврентьевна, и настает момент, когда она говорит: «Прости, поеду в Печеры Богу молиться» и «за меня несколько обещалась» (30 апреля 1819). И это хождение за двести верст в прославленную Псково-Печерскую обитель опять-таки воспринимается в воссоздаваемой в дневнике атмосфере жизни не как некое подавление себя, а как возникшая в глубине души воля…

Словом, есть в дневнике Ивана Игнатьевича Лапина немало такого, что уместно воспринять как ценный — или даже бесценный — завет предков, который способен помочь нам сегодня и, в особенности, в туманном завтра.

Творчество Илариона и историческая реальность его эпохи (1989)

Иларион — создатель древнейшего (по крайней мере, из дошедших до нас) великого творения отечественной литературы — «Слова о законе и Благодати». Согласно новейшим исследованиям, оно было написано в 1049 году — ровно 940 лет назад. «Слово» Илариона открывает историю русской литературы — одной из величайших литератур мира — и открывает ее поистине достойно, ибо проникнуто глубоким и богатым смыслом, воплощенным с совершенным словесным искусством.