О русском национальном сознании

«Нам незачем бежать за другими; нам следует откровенно оценить себя, понять, что мы такое… Придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как мы уже сейчас являемся ее политическим средоточием, и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее могущество, опирающееся на материальную силу… Все великое приходило из пустыни…

Я знаю, что не так развивался ум у других народов… там долго думали на готовом языке, но другие нам не пример, у нас свой путь… Мы должны свободным порывом наших внутренних сил, энергическим усилием национального сознания овладеть предназначенной нам судьбой…

У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество. Я часто говорил и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общества».

Чаадаев здесь действительно провидит грядущую всемирную роль русской литературы; «совестный суд… перед трибуналами человеческого духа» — это превосходное определение творчества Достоевского и Толстого. И обосновывает он эту роль не чем иным, как недостаточной оформленностью, опредмеченностью русского бытия и сознания. Вот что он говорит в следующем после только что цитированного абзаце (я опять-таки оборвал цитату прежде всего для того, чтобы подчеркнуть непрерывность мысли): «В самом деле, взгляните, что делается в тех странах, которые я, быть может, слишком превознес, но которые тем не менее являются наиболее полными образцами цивилизации во всех ее формах… У нас… нет… этих готовых мнений, этих установившихся предрассудков; мы девственным умом встречаем каждую новую идею. Ни наши учреждения… ни наши нравы… ни наши мнения, которые все еще тщетно силятся установиться… ничто не противится немедленному осуществлению всех благ, какие Провидение предназначает человечеству… Нужно стараться лишь постигнуть нынешний характер страны… каким его сделала сама природа вещей… Не подлежит сомнению, что большая часть мира подавлена своими традициями и воспоминаниями: не будем завидовать тесному кругу, в котором он бьется. Несомненно, что большая часть народов носит в своем сердце глубокое чувство завершенной жизни, господствующее над жизнью текущей…»

Подводя итог, Чаадаев отметает обвинение в антипатриотизме, вызванное публикацией его первого «Философического письма» (он называет его «злополучной статьей»): «И это великое будущее, которое, без сомнения, осуществится, эти прекрасные судьбы, которые, без сомнения, исполнятся, будут лишь результатом тех особенных свойств русского народа, которые впервые были указаны в злополучной статье».

Разумеется, можно не согласиться с теми или иными либо даже со всеми чаадаевскими положениями, но едва ли есть основания отвергать тот общий пафос сопоставления России и Запада, который так или иначе выразился затем во всем развитии русской литературы XIX века.

* * *

Историческая воля народов Запада воплотилась, опредметилась в твердых формах бытия и сознания; между тем Россия не обрела столь законченной и прочной воплощенности. Подтверждения этому можно находить поистине на каждом шагу. Так, скажем, хорошо известно, что подавляющее, абсолютное большинство памятников русского старинного зодчества — это церкви. Только религия, в которой до XVIII века сосредоточивались все высшие духовные устремления, могла обрести столь совершенное воплощение. Чрезвычайно характерны в этом отношении монологи «ненавистника» России в драматической поэме Есенина «Страна Негодяев» (1923).

Этого «гражданина из Веймара» по фамилии Лейбман и кличке Чекистов[123] не удовлетворяют в России (действие происходит в районе Урала) буквально все стороны ее бытия:

Дьявол нас, знать, занес
К этой грязной мордве
И вонючим черемисам…
То ли дело Европа?
Там тебе не вот эти хаты…
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь свой век нищими
И строили храмы Божии…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.

В этом, с первого взгляда балаганном, тексте совершенно точно сопоставлены два самых крайних полюса строительной, «зодческой» деятельности (храм и отхожее место). Западная цивилизация воплотила свою волю, так сказать, равномерно по всей «шкале»; «отхожие места» обладают там не меньшим совершенством, чем храмы.