О секретаре и его начальнике (СИ)

Толик задержался, присел в кресло напротив и вопросительно уставился на Максима. Тот откашлялся. Переложил с одного места на другое какой-то листок бумаги. Покраснел. Поднял на него глаза. Снова опустил.

- Что ты хочешь сказать? – не выдержал Толик.

- Ээээ… ну… я, в общем… хотел спросить, - Максим поднял жалобный взгляд на Толика и замолчал.

Прошло несколько секунд. Толик не понял.

- О чем спросить-то?

Максим вздрогнул.

- Эээ…

- Да говори уже.

- Что ты завтра делаешь?

Толик снова не понял.

- А что завтра? Завтра четверг. Работаю, как всегда.

- Ну… завтра же Валентинов день, - Максим порозовел до кончиков ушей.

- Ну да. И что?

- Давай, Толь… давай его вместе отметим?

Толик разглядывал своего начальника и диву давался. Сидит, стесняется, как девушка на выданье, водит пальчиком по краю стола. А ведь мужику уже за тридцатник!

- Ну, если ты хочешь… только, Макс, давай без всей этой романтической хуйни, ладно? Посидим дома, выпьем пива, может, кино посмотрим. И в койку.

Максим покраснел еще сильнее и закивал.

- Если это все, то я пошел работать.

Толик вышел, краем уха улавливая шепот – Максим пошел с рыбками совещаться. Наверное, хочет запороть ему праздник… черт возьми.

***

Валентинов день Толик проклял.

С самого утра к нему косяком потянулись сотрудники с поздравлениями, наставлениями и пожеланиями. Это было ужасно. Все в холдинге знали, что он гей. Если раньше у него была хоть какая-то надежда, что кто-то не знает, то теперь и она исчезла. Все. Жизнь кончена, решил про себя Толик, садясь за компьютер с намерением отвлечься от насущных проблем работой. На приходящих рявкал не хуже злой собаки, так что к обеду (то есть к моменту появления начальства) распугал всех.

Поэтому Максима Дмитриевича в приемной он встретил злобным взглядом и гробовым молчанием в ответ на радостное приветствие. Максим, надо отдать ему должное, сразу просек, что что-то не так, и прошмыгнул к себе в кабинет.

Пробыл в кабинете он недолго – ровно столько, сколько было нужно, чтобы снять с себя верхнюю одежду и оставить сумку. Затем отбыл на свой ежедневный обход территории.

Толик уже через полчаса слышал шумные поздравления, песни и пляски, шутки и прибаутки. Мда. Кому-то весело.

Его же съедала тоска. Толик, конечно, не думал, что все будут делать вид, что не знают об отношениях своего начальника с секретарем. Но вот так открыто выражать одобрение… уму непостижимо. Он нахмурился. Тут какое-то явное противоречие.

С одной стороны, он, вроде как, гей (снова поморщился). Или не гей? Ему же нравится всего один мужчина в этом смысле (да-да, только один, он ведь пытался представить себя с кем-то еще и не смог – было дело). А так ему всегда девушки нравились (только сейчас с этим напряженка, да). И что его пугало больше всего в том, что он гей? Что другие узнают и не одобрят? Забьют насмерть?

Так вот, пожалуйста, другие знают и одобряют. И не то что бить не думают, думают забросать валентинками в честь этого. И что ему не нравится?

Пожалуй, не нравится ему то, что все лезут в его жизнь. Все, кому не лень (а не лень, как оказалось, всем). А он просто не такой человек, который привык быть на виду. Вот ему и плохо теперь.

Вторая половина дня прошла более спокойно. Толик привел мысли в относительный порядок и ждал, когда же закончится этот трудный день. В половине шестого едва уловимой тенью Максим Дмитриевич проскользнул в свой кабинет и там затаился.

Без четверти шесть в приемную осторожно вошел Иван, огляделся по сторонам и тихо спросил:

- Можно?

Толик кивнул, чтобы не сказать очередную грубость.

- Это тебе, - Иван подбежал к столу, сгрузил кучу валентинок перед охреневшим Толиком и унесся обратно, спасая свою жизнь.

Толик посидел в ступоре с минуту. Потом стал разгребать цветные бумажные сердечки. Одна из них была от Антонины с пафосной надписью: «Любовь – величайшая тайна в жизни. Желаю разгадать эту тайну». Иван тоже прислал. Несколько валентинок от девчонок из бухгалтерии, отдела дизайна, парочка от менеджеров по работе с клиентами. Один анонимный доброжелатель отправил ему черную валентинку с черепом и надписью: «Любовь зла, полюбишь и мужика».

Остальные… раз, два… девяносто три штуки тоже были анонимные (типа), все подписанные одной рукой с разными пожеланиями вроде: «Любви», «Счастья», «Здоровья» и проч. Каждая из них содержала в себе такое простое, односложное пожелание, и каждая была подписана «М.»

Толик, считавший себя настоящим мужиком, не способным на сантименты, вдруг умилился. Ведь это же Максим. Его Максим.

- Поедем домой? – Максим, оказывается, стоял рядом уже какое-то время и робко смотрел на него.

Толик кивнул, под пристальным взглядом собрал все девяносто три валентинки и сложил в свою сумку. Не надо, чтобы кто-то их видел. И не потому что стыдно, когда о тебе все знают… а потому что личное. Только их с Максимом дело.

***