Читаем О секретаре и его начальнике (СИ) полностью

Толик покивал головой и смущенно улыбнулся маме на прощание. Проводил ее и пошел в кабинет директора. Максим Дмитриевич, как водится, бездельничал. Он уже успел вытащить из привезенного мамой склада продуктов пирожки и любовно их оглядывал.

- Признайся, - сказал Толик, усаживаясь на стул, - зачем ты это делал? Нашел причину отлынивать от работы?

- Пф, - отозвался Максим, выбирая особенно пухлый пирожок и принюхиваясь. Закрыл от наслаждения глаза… - Мне не нужна причина, чтобы не работать.

- Тогда зачем? – озадачился Толик, глядя, с каким удовольствием Макс откусывает кусочек пирожка.

- Ну… должен же я наладить отношения с тещей?

Толик на него вытаращился, открыв рот.

- Чегооо? С какой еще тещей?

- Ну ладно, ладно… со свекровью… какая разница? Она твоя мама. Она родной и близкий тебе человек. А ты родной и близкий человек мне, - тут он откусил приличный кусок и стал старательно его разжевывать, не глядя на Толика.

А Толик мог только ошеломленно молчать.

- Ну, - решил он в конце концов, вставая, намереваясь вернуться к делам. – Раз так… только одного не понимаю. Зачем ты обещал приехать и помочь сажать картошку? Ты хоть знаешь, как это делается?

- Не знаю… но ты же мне покажешь?

Толик закатил глаза и пошел на выход. Он не сомневался, что посадка картошки с Максом обернется в сплошной цирк. Он даже представил себе, как гоняется за начальником по огороду с лопатой наперевес, а тот удирает от него… Работа и Максим Дмитриевич – две вещи несовместные.

Часть одиннадцатая.

История двадцатая. Деревня, где скучал Евгений, была прелестный уголок…

В село Старые дубки приехали в субботу утром на машине Максима. От города до деревни был всего час езды, и Максим вдоволь налюбовался окрестными пейзажами. Пару раз по дороге им даже попалась реклама Минлесхоза с Леголасом.

Максим крутил головой по сторонам, а Толик сел за руль. Приехали в деревню, разгрузились.

Семья Ожеговых проживала на краю села в небольшом бревенчатом доме. Максим с любопытством оглядел резные наличники на окнах, деревянный забор и крашенную в голубой цвет лавочку у калитки.

Встречать вышли всей семьей – отец, осанистый мужчина лет сорока пяти, мать в простом цветастом халате с передником, младшая сестренка – еще школьница.

- Знакомься, Максим: это папа, Иван Иванович, - Макс пожал руку мужчине, - Это Юлька. Она еще в школе, девятый класс заканчивает.

Юлька взмахнула короткой юбкой и унеслась в дом, следом вошли остальные. Иван Иванович сразу взял быка за рога:

- К полудню сосед кобылу приведет, будем сажать. Толь, ты за соху возьмешься.

- Хорошо.

Мария Алексеевна накрывала на стол, пока Толик показывал Максиму их спальное место – в своей старой комнате. Вообще в доме комнат было четыре: две маленькие спальни (Юлькина и Толика), одна побольше – родительская – и зал. Кухня отдельно, прихожая и коридор-веранда вдоль дома с большими окнами, завешанными белыми занавесками в цветочек.

Максим, увидев, что спать они будут в одной комнате, испугался.

- Я не буду заниматься с тобой сексом в доме твоих родителей! – возмущенно шептал он, складывая сумку с вещами на раскладной диван.

Толик заржал.

- Ну и не надо… обойдусь. Тоже мне, недотрога…

Потом пошли осматривать дом и двор. Во двор вела дорожка из красного кирпича, в сад, к сараю и бане, а оттуда – к туалету. Максим, выросший в городе и никогда не живший в деревенских условиях, был неприятно удивлен отсутствием канализации и уличным туалетом.

- И что? А если ночью ссать захочется? – взволнованно спрашивал он, заглядывая за дверь туалета и морщась от запаха. – Или, например, дождь пойдет?

- Побежишь, - хохотнул Толик. – Скажи спасибо, что сейчас не январь. Прикинь, каково ходить в такой туалет в минус тридцать? Воооот… а я всю жизнь так жил.

После «минус тридцать» Максим умолк.

Они пообедали как раз к тому моменту, когда сосед дядя Жора привел лошадку с сохой. И свою племянницу Ирину – ровесницу Толика, по совместительству бывшую одноклассницу. Максим с интересом оглядел животное, погладил по лоснящемуся коричневому боку и двинулся вслед за всеми в огород, где нужно было сажать картошку. На Ирину старался не смотреть.

Переоделись в рабочую одежду. Максим, на взгляд Толика, смотрелся до ужаса нелепо в старых спортивных штанах с лампасами, черной ветровке и галошах на босу ногу.

- Держи, - объявил он, протягивая Максу железное ведро, наполненное разрезанной пополам картошкой. – Бросай примерно через каждые полметра, понял?

Максим кивнул головой. Они начали. Толик держал соху и шел за лошадью, оставляя после себя борозду для посадки. Когда дошел до края огорода, остановился поглядеть, как Максим, Ирина и Юля справляются. Девушки, привычные к таким делам, свою часть борозды засеяли быстро, а Максим… Толик согнулся от смеха, когда увидел это. Максим аккуратно доставал картошку из ведра, присаживался рядом с бороздой и, словно это хрустальная вещь, любовно укладывал картофелину в землю. И так с каждой!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза