О сильных мира того

— Что вам угодно, сударыня? — обратился он, наконец, и к моей жене.

Дрожащим голосом она отвечает:

— Умоляю вас, ваше превосходительство, простите моего мужа, он больше никогда не будет ничего говорить, это его научили…

— Фамилия вашего мужа, сударыня?

Жена, помня слова полковника, поспешно заговорила:

— Ради бога, пожалейте меня… мы не можем ехать, ваше…

— Фамилию вашего мужа, сударыня! — громко закричал Грессер, видимо догадавшийся, с кем он имеет дело.

— Ваше превосходительство… — бормотала жена, обливаясь слезами, — я должна родить, я больна…

— Я в этом не виноват, — крикнул Грессер, показывая пальцем на живот несчастной женщины.

После его грубой и пошлой остроты жена, рыдая, ушла.

И мы должны были уехать…

Вот как «его превосходительство», царь и бог Петербурга, отомстил за мою шутку со свиньями.

Фон-Валь

В самой низменной части одной из главных улиц Курска, рядом с фонтаном, стоял временный деревянный, под парусиновой крышей, цирк. Не помню в каком году, в одно летнее утро когда я шел на репетицию, я заметил, что город вдруг точно преобразился.

Мясные лавки имели какой-то праздничный вид; куда девались засаленные передники мясников; они были одеты, что называется, «с иголочки» и подпоясаны белоснежными фартуками, маляры торопливо подмалевывали вывески, дворники чистили тротуары…

Что бы это значило?

Оказалось, что в Курске новый губернатор, — новая метла и город должен был подтянуться.

— Новый губернатор барон фон-Валь очень строгий… — подобострастно, с придыханием говорил полицеймейстер, — у него чтобы все было по струнке, одним словом, — гроза.

Валь был типичным губернатором, «грозой», каких немало встречалось в старой дореволюционной России. Громить и разносить своих подчиненных, — это вошло в привычку у «начальства», особенно в захолустных городах и местечках. Валь умёл это делать особенно.

Он не церемонился в выражениях, особенно, когда имел дело с простым народом или с лавочниками.

Для Валя нужна была декорация, внешний лоск, порядок, чистота улиц. Но скоро новые фартуки заменились старыми и миллиарды мух начинали вновь кружиться над висящими тушами мяса.

В это воскресенье губернатор приказал назначить смотр пожарных машин. К нашему цирку возле фонтана с полудня стали с грохотом подкатывать пожарные паровые машины; к двум часам дня ждали Валя, который хотел убедиться, что городская пожарная команда будет выше выбрасывать воду, чем добровольческая. На последнюю Валь смотрел, насупив брови, как на что-то вольное.

Толпы народа собрались у нашего цирка. Паровые машины начали работать, демонстрируя тушение пожара.

Струя за струей с треском направлялись в небо и падали на землю; вода все ближе и ближе подступала к цирку, образуя ручейки и целые лужи.

Наши балерины в розовых туфельках с визгом бегали по цирку, забирались в уборные. Они промочили ноги и запачкали туфли, которые шили сами всю ночь, усталые после представления.

Уборные все больше и больше наполнялись водой. Наводнением остались довольны только мои свиньи.

Искры от парового насоса прожгли новенькое шапито (парусиновую крышу), для покупки которой директор цирка продал в прошлом году две любимые лошади, и директор был огорчен, но не повесил носа, и решил хоть немного возместить свои убытки: он стал торопиться начать представление, пока публика не разошлась от цирка.

Быстро была составлена программа. Артисты бегом принесли с квартир костюмы и по удару колокола, как в балаганах на раусах[4] публика явилась в цирк, как на экстраординарное представление.

Валь был настроен благодушно, городская труба хватила выше всех, и он на радостях сделал первый почин, заняв в цирке ложу. Понятно, что за ним потянулась и вся администрация города. Публика также спешно брала билеты.

Я должен был в первом отделении выйти в репризе[5].

Наскоро надев свой клоунский костюм и загримировавшись, я вышел к наездникам с криком:

— Батюшки, несчастие! Городская пожарная, машина загорелась!

Эти слова моментально испортили настроение духа губернатора, и с этого момента у нас началась глухая борьба.

Не буду останавливаться на мелких придирках полицеймейстера, который подметил неприязненное выражение на лице губернатора при взгляде на меня, — не буду упоминать и о мелких придирках полиции ко мне и к цирку, — расскажу, что случилось у меня с Валем.

Из Курска впоследствии фон-Валь был назначен градоначальником Петербурга. Ретивность барона сделала ему карьеру.

В описываемое время в Курске в высшем свете первым лицом была графиня Клейнмихель, сын которой, кадет пажеского корпуса, был завсегдатаем цирка и вместе со своим другом, князем Касаткиным-Ростовским, постоянно вертелись в уборных и конюшнях, распространяя запах духов…

Тогда оба были еще мальчиками. Впоследствии я с ними столкнулся в Петербурге в цирке Чинизелли, когда они уже были взрослыми. Молодые прожигатели жизни, в блестящих офицерских костюмах, они сидели в первом ряду ложи у барьера, у самого главного хода в цирк.

Был модный субботник, неизменно посещаемый любителями цирка из аристократии; ждали генерал-губернатора фон-Валя.