О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации

Если мы хотим изучить действительное положение венецианских евреев во время написания драмы, то у нас по случайному совпадению оказывается в распоряжении первоклассный документ, предлагающий как нельзя подробный взгляд. Венецианский еврей Леоне да Модена (1571–1648), современник Шекспира, был ученым, раввином, проповедником, специалистом в области алхимии и астрологии, а также большим авантюристом и азартным игроком. Английский посол в Венеции попросил его описать еврейские обычаи для английского короля Якова I, и в 1614 году (за два года до смерти Шекспира) он написал «История обычаев евреев» («Historia de riti hebraici»). Текст в 1637 году вышел в виде книги, которая долгое время считалась ключевой авторитетной работой, в которой еврейская жизнь и верования были компетентно представлены и подробно охарактеризованы изнутри. Леоне да Модена позже также на древнееврейском языке написал свою автобиографию «Жизнь Иегуды» («Chajje Jehuda»), и когда в XIX веке это произведение было наконец переведено, то стало настоящим бестселлером, который еще и сегодня периодически переиздается. Здесь перед нами разворачивается обстоятельно описанная подлинная жизнь настоящего венецианского еврея того времени, и удивительно то, что он предстает перед нами как истинный анти-Шейлок. Мы видим человека, самой большой проблемой которого была страсть к азартным играм, он был одержимым игроком, из-за чего оказался на грани разорения. Никакой прибыли и накопления, все время он неразумно тратил впустую, вновь и вновь оказываясь с нищенским посохом. Второй его большой проблемой были постоянные конфликты внутри гетто, активное соперничество между тремя группами, так что о своих соотечественниках он не думал ничего хорошего. Его самого младшего сына убили евреи, которых он проклинает, и в книге он восхваляет христиан, с которыми, по его словам, ему всегда было проще найти общий язык, чем с евреями, и которые всегда им восхищались из-за его широких познаний. Если он желает мести, то она направлена лишь против евреев. Он предстает перед нами как невероятная фигура Возрождения, одновременно ученый и авантюрист, грешник и теолог. Если мы читаем его труд как комментарий к «Венецианскому купцу», то с удивлением отмечаем, что Леоне да Модена видел основной конфликт внутри отдельных сообществ, а не в неком эмфатическом антагонизме иудейства и христианства.

* * *

Две переплетенные между собой истории сопровождает еще одна побочная, третья, непосредственно связанная с ними сюжетная линия. У Шейлока – это уже почти правило для всех скупцов – есть дочь Джессика. Мы уже видели, что их сокровище – это всегда двойное сокровище, золотые монеты и прекрасная девушка, эквивокация между обоими представляется структурно необходимой. Джессика влюбляется в красивого христианина Лоренцо – это друг Бассанио и, судя по всему, еще один ветреный денди того же сорта, охотник за приданым, – с ним она сбегает из отцовского дома, который был для нее страшной тюрьмой, при этом она уносит с собой отцовское богатство. Но это не всё, она крадет и продает и бирюзу, которую Шейлок получил от своей покойной жены Лии. Но и это не всё, эту бирюзу она тут же меняет на обезьяну, просто так, в насмешку над отцом, легкомысленно забавляясь. Отец проклинает ее: «…чтобы моя дочь лежала мертвой у ног моих с драгоценными каменьями в ушах!» (III/1). Джессика становится христианкой, и в последнем акте ее принимают в высшее общество Бельмонта. Как бы сомнительно она себя ни вела, по крайней мере на первый взгляд она представлена как положительный персонаж, хорошая дочь злобного еврея.

Источником истории про Джессику, вероятно, является «Новеллино» Мазуччо, еще одна история из волны имитаций «Декамерона», которые заполонили XIV столетие. Там скупой еврейский старец прячет и держит под замком дочь как сокровище, она же влюбляется в христианина, с которым они могут видеть друг друга только через окно. Христианин, не кто иной, как прекрасный молодой рыцарь, с помощью служанки крадет красавицу, которая вдобавок прихватывает с собой отцовские деньги. – Но тема столь частая, что возможных источников гораздо больше. У марловского Вараввы тоже есть прелестная дочь Авигея, которая точно так же его покидает, обкрадывает и меняет веру. (Варавва: «Дочь! Золото мое! Блаженство! Счастье!»; Шейлок: «О, дочь моя! Мои дукаты!») Тема оказывается частой, поскольку фантазматика еврейки выступает прямым и необходимым контрапунктом к фантазматике еврея. Хоть и правда то, что еврейка может выступить в роли отрицательного персонажа, соблазнительницы, которая, так же как Ева с яблоком, приводит христианских детей и юношей к погибели. Так, например, Хью Линкольнский, которого в 1255 году якобы завлекла прекрасная еврейка, был после этого ритуально убит, – в качестве мести тут же были преданы смерти 18 евреев, хотя не было никаких доказательств их вины, столетиями затем баллады и рассказы воспевали несчастную судьбу мальчика. Однако это скорее исключение, правилом является как раз противоположное.