О сквернословии в привычном и «достойном»

Образ сочетания двух мировоззренческих начал «в плоть едину», на основе чего сформировалось христианское богословие, прекрасно описал профессор М. Д. Муретов: «Эллины, народ „мудрости“,[18] раскрыли идеал любви человеческой и к человеку, возвысив ее до наивысшего разума и идеи (, логос, мир идей). Израиль, народ „знамений“, проявил миру любовь Божию и к Богу как избранник этой любви, носитель завета Бога с человеком, хранитель чудных знамений и откровений (, логия) любви Бога к людям и любви людей к Богу.[19] Своею философией и историей эллинизм подготовил человечество к усвоению разума новозаветной любви, – своею религией и историей иудейство подготовило явление по плоти от Матери Девы – Того, кто осуществил эту любовь».[20]

Почему апостол Иоанн Богослов именует Сына Божия – Словом (Логосом)? Что это, миссионерский прием, попытка разговаривать с эллинистическим миром на его языке? Почему Второму Лицу Пресвятой Троицы он дает это имя? А что есть имя?

Во-первых, имя – это слово. Но что есть слово? Этой теме посвящено немало трудов не только филологов и философов, как, например, уже упомянутого нами А. Ф. Лосева, но и богословов, например, священника Павла Флоренского.

Слово – это явление смысла; слово – амфибия, оно одновременно пребывает во внутреннем мире и выражается, проявляется во внешнем, где воспринимается слушателем, рождая в нем ответные чувства, образы, мысли, слова…

Это – организм, точнее, «живое существо, отделяющееся от наших голосовых органов; рождающееся в голосовых ложеснах»,[21] – пишет о. Павел в статье «Магичность слова».

Слово можно сравнить с семенем, которое «на самом деле есть сущность в высокой степени таинственная, умная сущность, по речению древних, ибо несет с собою форму, идею живого существа, несет с собою… и объективный разум его мысли».[22]

Он же пишет в другой статье: «…Как вид не противополагается сущности, а обнаруживает ее, будучи ее явлением и энергией, так и имя объявляет и являет сущность; вид есть зримое имя, а имя – слышимый вид».[23]

Так почему же Логос? Довольно рискованно было так именовать Второе Лицо Единосущной Троицы именно потому, что Логос античных философов был безличностным. А это рискованное дело – брать на вооружение термин, который закреплен за уже сложившимся понятием. Однако святой Иоанн идет на этот риск. И, учитывая такое свойство канонических книг Священного Писания, как богодухновенность,[24] мы понимаем, что данное решение как бы и не совсем от апостола Иоанна исходило, но через него по вдохновению Самого Слова.

Вот как размышляет об этом святитель Григорий Богослов: «Мне кажется, что Он именуется <…> Словом,[25] потому что Он так относится к Отцу, как слово к уму, не только по бесстрастному рождению, но и по соединению с Отцом, и по тому, что изъявляет Его. А иной сказал бы, может быть, что относится к Отцу, как определение к определяемому; потому что и определение называется словом. Ибо сказано, что познавший (таково значение слова: видевший[26]) Сына познал Отца, и Сын есть сокращенное и удобное изражение (выражение. – И. П.) Отчего естества, так как и всякое порождение есть безмолвное слово родившего. Но не погрешит в слове, кто скажет, что Сын именуется Словом, как соприсущий всему сущему. Ибо что стоит не Словом?»[27]

Оправдание и осуждение

От слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф. 12: 37). Думаю, многие из нас видели несчастных больных психически людей, из которых льется поток брани, невзирая на места и лица. С них спроса нет. Они невменяемы.

Изначальный смысл этого слова не психиатрический, а морально-правовой: тот, кому не вменяется в вину грех, преступление. В зависимости от степени развития или неразвитости, поврежденности рассудка или обстоятельств можно говорить о той или иной степени вменения.

Так вот, в той степени, насколько человек осознает свои действия и в состоянии себя контролировать, он морально (не будем вдаваться в юридические дебри) вменяем, т. е. ответствен за свои поступки и слова. Даже вылетевшие непроизвольно. Это уже наша проблема, почему мы не всегда принимаем достаточные меры во избежание того, чтобы нас «накрыло» внезапно. Не будем путать состояние аффекта с распущенностью, хотя следует признать, что аффект, «за который все прощается»,[28] тоже в той или иной степени ее следствие.

Нет предела совершенству, но мы не об этом. Слаб человек. И, чтобы удерживать себя от сквернословия, когда уже приобретен порочный навык, требуется большая воля и в смысле желания, и в смысле силы характера.