Читаем О современной поэзии полностью

Вторая причина – это новизна стиля. Де Санктис пишет, что между Тассо и Метастазио поэзия переживает период упадка, о чем однозначно свидетельствует подчинение слова музыке в мелодраме и при вокальном исполнении поэзии: подчинившись звуку, слово утрачивает вес и становится «общим местом, которое приобретает значение, только обратившись в трель»125. Еще Чезаротти, переводя Оссиана [«Поэмы Оссиана» (1765) Дж. Макферсона. – Прим. ред.], намеренно разрушил классицистический идеал совершенной формы, использовав «„естественную“, а не условную, не обработанную, не традиционную и не классическую, но рожденную мыслью и ставшую ее непосредственным выражением»126 форму. Тем не менее новая литература окончательно врывается в поэзию лишь с появлением «Гробниц», когда Фосколо лишает стих всякого остатка музыкальности XVIII века и изобретает новый стиль – одновременно семантический, потому что главное для него – «дела, а не слова»127, и личный, потому что он избегает «искусственности» и непосредственно выражает «голос души». Как следствие, Фосколо постепенно расстается с сонетом, канцоной, рифмой и выбирает более свободные формы, способные отражать порывы души, как нерифмованный одиннадцатисложник в «Гробницах». Следовательно, новая поэзия позволяет прозвучать мыслям и страстям биографически конкретного «я», дает возможность свободно самовыражаться и отвергает «искусственные» условности: по сути, именно подобное представление о современной лирике передал нам романтизм, а Де Санктис изложил в истории литературы.

За полвека до этого Леопарди уже предложил итальянскую версию романических топосов в рассеянных по «Дневнику размышлений» соображениях о литературных жанрах. Теория поэтических форм Леопарди радикально изменяется в 1817–1826 годах; если взглянуть на пройденный им путь, он приобретает символическое значение. До середины 1820‐х годов короткие стихотворения на автобиографические темы не рассматриваются как единый жанр; Леопарди по-прежнему пользуется категориями, унаследованными от классицизма, и различает поджанры по метрико-тематическому признаку, у каждого поджанра – свой стиль и своя тематика: канцоны, идиллии, элегия, ода, послание, гимны128. Названия произведений ясно отражают подобную таксономию: в 1824 году выходит несколько «Песен»; между декабрем 1825 года и январем 1826‐го в журналах выходит несколько идиллий. На этом этапе категория лирики употребляется в узком смысле и обозначает жанр, открытый греческими лириками и развитый Горацием, в гражданской поэзии Петрарки и у всех, кто писал оды и канцоны на общественно значимые темы. О переходе Леопарди к романтической теории свидетельствует знаменитая страница из «Дневника размышлений», датированная 15 декабря 1826 года:

Перейти на страницу:

Похожие книги

ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ

Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»).

Григорий Померанц , Григорий Соломонович Померанц

Критика / Философия / Религиоведение / Образование и наука / Документальное