О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века

Думается, однако, что столь легкомысленного отношения к такому важному вопросу недостаточно, чтобы действительно доказать свою правоту. В. Г. Ченцова явно не понимает, что имеет в данном случае дело не с теми в палеографическом отношении простыми примерами, где все можно решать с помощью примитивных сопоставлений на элементарном уровне, но с трудным материалом, требующим и значительных знаний разнообразных почерков, письма эпохи в целом, и понимания возможностей изучения той или иной письменной структуры, и грамотного, точного, без фантазий и подтасовок владения изучаемыми темами. И вот с этих позиций совершенно ясно, что сделать обоснованное заключение относительно писца «знаменитой челобитной»[54] не так просто, как это представляется автору рецензируемой книги.

Итак, палеографическое изучение документальных источников исследования В. Г. Ченцовой опровергает ее выводы относительно Антония Ксиропотамита как писца греческих грамот № 307 и 308 и заставляет по меньшей мере сомневаться в наличии в Москве неких лиц, взявших на себя труд написания челобитной царю от имени Новоспасского архимандрита Никона.

Теперь обратимся к вопросу об иконописце Ямвлихе, его происхождении и месте создания копии Портаитиссы. Из текста двух грамот монахов-ивиритов в Москву, к царю и Никону, следует, что иконописец Ямвлих, «сын кир Романа», принадлежал к братии Ивирского монастыря. Во всяком случае, ни из чего не следует, что он трудился вне обители; напротив, изложение ведется так, что читателю понятно: следующее после исполнения копии Богоматери Вратарницы действие монастырских властей, а именно выбор инока для доставки иконы и сопроводительных грамот в Москву, имеет место здесь же, причем для этого намеренно избирается старец Корнилий, подвизающийся «на горе в скиту святого и триблаженного Гавриила, принявшего по откровению святую икону Богоматери из моря».

Это слишком «гладкое» повествование В. Г. Ченцова разрушает с помощью надписи самого иконописца на нижней лузге созданной им копии:

Ιάμβλιχος γράψαιτο τήνδε σύν πόνω | του 'Ρωμανού ών τοΐς Ίβήρων κελλίοις, | έτους 7156.

Текст надписи, как отметила В. Г. Ченцова, «является ритмическим и представляет собой два двенадцатисложника…, дополненных датой» («Икона Иверской Богоматери…». С. 272]. Поэтому при чтении начала второй части следует сделать ударение 'Ρώμανου, а в таком случае оказывается возможным следующее рассуждение.

– Ямвлих, будучи монахом, не мог при своем имени указать также имя отца: «Отчество, заменявшее порой грекам фамилию, указывалось для светских лиц. Если бы в подписи под иконой Ямвлих действительно пожелал указать имя отца, то, видимо, слова του 'Ρωμανού стояли бы непосредственно за его собственным именем» (Там же).

– του 'Ρωμανού «должно относиться к месту либо происхождения самого Ямвлиха, либо – расположения «ивирских келий»» (Там же).

– «Не могла ли здесь идти речь о городе Роман – епископстве в Молдавии (недалеко от Ясс)?» (Там же).

– Поскольку «Ямвлих был не "Романовым", а происходящим из Ро́мана или жившим в кельях ивиритов в Ро́мане, то это могло несколько смутить (выделено нами. – Б. Ф.) писавших грамоты. Видимо, они сознательно решились на несколько иную интерпретацию подписи иконописца (выделено нами. —

Б. Ф.): в соответствии с текстами грамот Ямвлих оказался иеромонахом-ивиритом, который писал икону на Афоне по особому чину, пребывая в посте и молитве» (Там же).

Итак, анализ надписи на иконе и грамот № 307 и 308 позволяет В. Г. Ченцовой прийти к выводу о создании копии Портаитиссы не в Ивире, а в Молдавии и восстановить картину фальсификации ивирскими монахами всей обстановки изготовления копии чудотворной иконы Богоматери Вратарницы, предназначавшейся для Москвы.