О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века

Между тем, если издание рецензируемой книги нисколько не изменило отношения ее автора к тому материалу греческих документов и рукописей, который был введен В. Г. Ченцовой в оборот в 2007 г. и, следовательно, – оставило ее работу относительно происхождения московской копии Богоматери Вратарницы на той же почве ошибочных палеографических определений, то расширение рукописной базы исследования за счет бесспорных автографов Антония Ксиропотамита, вопреки мнению автора, отнюдь не укрепляет ее позицию, но, напротив, дает дополнительные возможности для критики В. Г. Ченцовой-палеографа. Теперь она отождествляет с писцом грамоты № 307 не те почерки (множ. число!), которые и в 2007 г., и в книге принимала за один и считала весь этот конгломерат почерком Антония, а настоящий почерк Ксиропотамита, подлинность которого удостоверяют колофоны самого писца. Располагая другим материалом, она не видит разницы между первым вариантом книжного письма Антония и письмом грамоты № 307 и считает их идентичными.

Совсем недавно, подвергая разбору приемы работы В. Г. Ченцовой с почерками «типа Бозеу», мы отмечали ее неумение различать руки писцов в пределах указанной группы, непонимание ею тех принципов идентификации почерков, которые позволяют воссоздавать группу переписчиков, а не принимать работу нескольких людей в качестве труда одного каллиграфа[51]. Теперь мы должны отметить то же самое в палеографическом исследовании В. Г. Ченцовой рукописей и документов «ксиропотамского стиля». Эта группа, правда, не так трудна для анализа, как «стиль Бозеу», но и здесь необходимо умение различать индивидуальные почерки. Вот этим-то умением В. Г. Ченцова, привлекающая новый и, казалось бы, столь важный для ее концепции материал, и не обладает: она не видит разницы между исключительно каллиграфичным, «твердым», «строгим» почерком Антония Ксиропотамита, отличающимся незначительным, совсем небольшим наклоном письма вправо (рис. 1–2], и вполне обычным, более «мягким», с гораздо большим наклоном вправо с одновременным постоянным «уходом» некоторых элементов влево почерком писца документа № 307 (рис. 3), которого, в отличие от Антония, никак нельзя назвать каллиграфом, не замечает бросающейся в глаза разницы в уровне, «качестве» письма этих переписчиков и, что уж совсем удивительно, проводя побуквенное, поэлементное сравнение почерков, не видит различия между подлинным мастерством одного и вполне ремесленным уровнем исполнения – другого. Выражаясь языком палеографов и историков искусства, у В. Г. Ченцовой «нет глаза», а это значит, что она не воспринимает почерки, во всяком случае, принадлежащие к непростым, трудным для анализа стилям письма, не различает качества работы писцов. Тогда о каком палеографическом анализе, о каких основанных на нем далеко идущих выводах может идти речь?

Изучив иллюстрации трех работ В. Г. Ченцовой, мы должны сделать следующее заключение: а] из материалов, представленных в статье 2007 г и монографии 2010 г., лишь рукопись монастыря Хозовиотиссы является автографом Антония Ксиропотамита, писца афонских кодексов Xeropot. 168 и Vatop. 1168; б] почерк Антония не идентичен почерку других рукописей и документов, письмо которых приписывается В. Г. Ченцовой этому каллиграфу; в) письмо грамоты № 307 не принадлежит иеромонаху Антонию.

Приняв в своей статье 2010 г. тезис греческих специалистов о наличии в арсенале Антония второго варианта книжного письма, которым он пользовался так же свободно, как и первым, В. Г. Ченцова пришла к выводу о том, что и другая грамота в Москву – архимандриту Никону (№ 308} была выполнена этим же мастером («Иеромонах Антоний…». С. 61]. Теперь, констатировав ошибочность идентификации почерка документа № 307, мы a priori можем утверждать, что определение В. Г. Ченцовой писца № 308 является неверным. Посмотрим, что говорит в этом случае палеографический анализ.