О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века

Второй вариант книжного письма Антония относится к тому типу, который был распространен на Балканах вплоть до самого конца XVII в.[52], и принадлежит к такой разновидности греческого письма, где побуквенное сопоставление образцов, по сути дела, ничего не дает и может только привести к ошибкам датировки, локализации или идентификации. При работе с таким материалом исследователю нужно быть особенно осторожным, обращать внимание прежде всего на уровень каллиграфии, привычный для того или иного писца наклон письма. С точки зрения этих положений второй вариант письма Антония определяется как каллиграфический почерк с минимальным наклоном вправо (в этом отношении второй и первый варианты ничем не отличаются друг от друга; см., например: «Иеромонах Антоний…», рис. 5–7], с подчеркнуто вытянутыми по высоте формами многих букв (рис. 4–5]. При сравнении этого письма с почерком грамоты № 308 невозможно сразу не отметить значительно более «быстрое», с бросающимся в глаза наклоном вправо письмо грамоты Никону, в котором, кстати, легко заметить хоть и минимальную, но постоянную разницу в написании, например, π с двумя «ножками» и особенно – β с разным оформлением нижней петли (рис. 6]. Указанные особенности (наклон и отдельные элементы) и характеризуют динамический стереотип писца грамоты № 308, отличающийся от динамического стереотипа такого мастера, каким был Антоний Ксиропотамит. Таким образом, палеографический анализ заставляет нас сделать вывод, что и писцом второго сопроводительного документа в Москву иеромонах Антоний не являлся.

В свое время мы предполагали, что в подготовке и отсылке в Россию копии Портаитиссы принимал активное участие Дионисий Ивирит. Это заключение было сделано не только на основе палеографии (автографы Дионисия принадлежат к данному типу книжного письма), но и благодаря фактам истории отношений Ивирского монастыря с Москвой в середине XVII в. В. Г. Ченцова во всех своих работах, где затрагивается эта тема, возражает против нашей идентификации, приводя каждый раз аргументы палеографического характера. Между тем, решить данный вопрос с помощью исследования почерка едва ли возможно, ибо каллиграфический вариант одного и того же почерка интересующего нас здесь стиля (а именно к такому, каллиграфическому, уровню относится письмо грамоты № 308) сопоставлять с его обычным вариантом вряд ли продуктивно, а потому доказательства «за» или «против» путем почерковедческого исследования всегда остаются предположениями. В данном случае, впрочем, нет никакого смысла добиваться решения этого вопроса: тут главным выводом является опровержение мнения В. Г. Ченцовой относительно Антония Ксиропотамита как писца грамоты, адресованной архимандриту Никону.

Итак, грамоты № 307 и 308 – не автограф иеромонаха Антония. Более того, эти два документа писаны не одним, как полагает В. Г. Ченцова, а, скорее всего, двумя писцами: уровень мастерства № 308 (II писец) очевидным образом превосходит такой же показатель № 307 (I писец), что свидетельствует о существовании двух писцов.

Как известно, I писец был использован для написания грамоты царю Алексею Михайловичу, II – для послания архимандриту Никону. Тот факт, что эти документы, созданные практически одновременно, писаны разными почерками и на разной бумаге, дает возможность В. Г. Ченцовой – в полном смысле этого слова – поставить и разыграть захватывающую сцену. Оказывается, до недавнего времени «перед исследователями грамот монахов Ивирского монастыря о привозе в Москву иконы Портаитиссы стоял вопрос: почему же две грамоты совершенно идентичного содержания, сообщающие о том, как была написана копия чудотворной иконы, и привезенные одновременно в русскую столицу, были написаны не только разными почерками, но и на бумаге, имеющей разные водяные знаки?» («Икона Иверской Богоматери…». С. 144]. Никто не обращал внимания на то, что филиграни бумаги обеих грамот не одинаковы, ну а уж то, что послания в Москву писаны разными почерками, так это «казалось простой случайностью», причин возникновения которой «никто дать до сих пор не попытался» (Там же). А поскольку в нашем деле сложилась столь печальная ситуация, то нам на помощь и приходит В. Г. Ченцова, обладающая особыми приемами палеографического и кодикологического анализа документов XVII в. и возводящая с их помощью стройную систему политического могущества «ясского духовенства» и его влияния на Московское государство в интересующее нас время.