О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы

Саккара – город мёртвых, район первых пирамид. Справа – пальмы, зелень, слева – безжизненные пески пустыни, хотя Гумилёв считал и пророчествовал: «Скоро ринутся хищные стаи песков / Из пылающей юной Сахары». Учёные сегодня подтверждают: пески наступают!..

Спускаемся в одну из гробниц, в пирамиду Тети по деревянным ступенькам. Ударяюсь головой о каменный свод – подарок от давно ушедшего фараона?.. Гробница давно разграблена – ничего нет. Лишь на стене сохранились древнейшие росписи.

Ансамбль пирамид древнего царства Джосера. Храм. Всё сохранилось, но всё равно, даже от останков веет величием и царской торжественностью… У пирамиды Джосера мы сталкиваемся с польской группой. Один поляк стрельнул в меня глазами и неожиданно пропел песенку 30-х годов: «Шёл со службы пограничник…» Хорошо, что не застрочил пулемётчик за синий платочек, а то был бы международный конфликт, а так всё прошло мирно, на улыбках и песенке.

Спускаюсь в одну пирамиду фараона Унеса (5-я династия). Коридоры-лазы, темнота, тусклый свет горелки, спёртый воздух, учащённое сердцебиенье. Хватит!..

Обед в ресторане «Саккара нест» – в гнезде города мёртвых. Однако аппетит у всех к тому времени был живой. Ресторанчик под открытым небом, лишь навес из тростника и апельсиновых деревьев. Какой-то жалкий салатик, рис, кусочки шашлыка, апельсин и чашка чая. Никаких салфеток и подозрительная нестерильность. Но главное не это, а встреча с великими пирамидами на плато Гиза. Не успеваем выйти из автобуса, как местные коробейники поднимают истошный вой: «Колóния! Колóния!», то есть предлагают менять одеколон на красочные открытки. У меня нет одеколона, и я стою сиротливо в сторонке. Вдруг подлетает ко мне араб с торбой и буквально срывает с головы мою лыжную шапочку с помпоном, которой, как говорится, сто лет в обед. Взамен коробейник предлагает набор открыток с видом пирамид. Я стою в некотором ошеломлении от такой наглости, тогда он протягивает мне ещё открытку и говорит почти по-русски: «Бери Нефертити». Он испарился, а я остался с открытым ртом и Нефертити в руках. Неожиданный ченч!..

Около пирамид толпятся торговцы и верблюд. Кто-то из наших суёт верблюду булочку, на что погонщик сурово и на ломаном русском говорит: «Верблюд не хочет булочка, верблюд хочет чиколат». С этого момента я стал смотреть на верблюдов как на своих опасных конкурентов. Я тоже люблю шоколад. Мы подходим к Хеопсу, и нас даже пускают внутрь метров на 20 до первой решётки. Сумрачно, величественно и чуть страшно… Высота Хефрена 143 м, чуть ниже Хеопса. Рядом высеченный из скалы Сфинкс. Воин и страж. Борец и мститель, по-арабски «сфинкс» означает «отец ужаса». Лицо сфинкса изуродовано. Согласно одной из версий, когда Наполеону сказали, что сфинкс улыбался Цезарю и Александру Македонскому, Бонапарт якобы сказал: «У меня он не будет улыбаться». И приказал солдатам стрелять в сфинкса из пушек ядрами.

Сфинкс улёгся на страже святыни

И с улыбкой глядит с высоты,
Ожидая гостей из пустыни,
О которых не ведаешь ты… –

писал Гумилёв. Итак, на мой день рождения выпали Джосер, Хеопс и Сфинкс. Вечером в гостиничном ресторане мне вручают подарок – альбом «Московские живописцы», увы, не египетские. В ход идёт общественная водка, кипрский коньяк, чёрные сухарики, припасённые из Москвы, апельсины, чай, кофе. Смех, танцы, шутки. В общем, вполне сносно, если не считать начинающуюся простуду.

3 марта

Утром отправляемся в Александрию, 280 км от Каира. Александрия – жемчужина Средиземного моря. Не сохранившаяся легендарная библиотека, в которой работал Эвклид и где читал лекции Марк Аврелий. Нас поселяют не в городе, а за его чертой, в плохоньком отеле «Нью-Адмирал», напоминающем студенческую общагу. Не адмирал, а какой-то матрос-кочегар. В номере собачий холод и прилетевший с моря песок. Лежу в носках, голова обмотана шерстяным шарфом, – нет, сезон купания не открыт. Злобящая холодрыга…

4 марта

Утром вышли к морю, оно в ста метрах от отеля. Бирюзовая вода. Маленький штормик. Белые барашки. Вспоминаются Эол и сирены. Но воспоминания приходится закрывать – начинается экскурсия. Везут в катакомбы. «На сколько рассчитано захоронение?» – деловито спрашиваю я, и шутка имеет успех… Однако меня больше интересуют арабские женщины, а не катакомбы. У них, как правило, маленькие головки, тоненькие плечики и широкие, как Нил, бёдра. Арабские женщины пикантны именно нижним ярусом. Своей плавной походкой, колыханием торса, волхованием колен… «Я на одну чудачку из Порт-Саида шышнадцать хвунтов страстил… и не жалею…» – говорил один моряк в Одессе в 1916 году. Я фунты не тратил, я рассматривал красоток бесплатно. Издали, не сближаясь кормой к корме.