О Сталине и сталинизме

«Имейте в виду, — сказали попавшему в Сухановскую тюрьму микробиологу П. Здродовскому, — здесь позволено все». В этой тюрьме, почти все заклююченные которой принадлежали еще недавно к «верхам» общества, первый допрос начинали часто с жестокой порки, чтобы сразу же унизить человека, сломить его волю. «Мне повезло, — рассказывал Здродовский, — по лицу меня били, но не пороли». Жену Папулии Орджоникидзе в Сухановской тюрьме засекли плетьми до смерти.

По свидетельству А. В. Снегова, в пыточных камерах Ленинградского НКВД заключенных сажали на цементный пол и накрывали ящиком, в котором с четырех сторон торчали гвозди. Вверху была решетка — через нее раз в сутки заключенных осматривал врач. Таким ящиком размером в кубометр накрывали небольшого ростом Снегова и крупного П. Е. Дыбенко. Говорили, что этот метод заимствован у финской охранки. Опыт пыток НКВД перенимал и у гестапо.

Один из полковников НКВД мочился в стакан и требовал, чтобы допрашиваемый выпил его содержимое. По свидетельству С. Газаряна, не добившись от Coco Буачидзе, командира грузинской дивизии, нужных показаний, ему распороли живот и бросили, умирающего, в камеру.

Большинство подвергнутых жестоким истязаниям подписали фальшивые протоколы следствия. Их воля к борьбе была сломлена, они были деморализованы, сбиты с толку, не понимали, что происходит. Нельзя осуждать этих людей, нельзя согласиться с генералом А. В. Горбатовым, который в своих мемуарах, опубликованных в 1964 году журналом «Новый мир», возмущается не столько следователями, истязавшими узников, сколько узниками, не вытерпевшими истязаний. Конечно, люди вели себя по-разному. Одни сразу же начинали давать любые показания, оговаривать десятки своих знакомых и сослуживцев, требуя их ареста. Такие люди становились тайными осведомителями НКВД, «стукачами» и доносили на своих соседей по тюремной камере или по лагерному бараку. Другие заключенные после первых же допросов разбивали себе голову о стены камеры, об умывальник, кидались на охранников во время прогулок, бросались в пролеты лестниц, в окна, вскрывали себе вены. Третьи долго и упорно сопротивлялись, но все же подписывали фальшивые протоколы. По свидетельству С. О. Газаряна, известного грузинского большевика Давида Багратиони пытали пятнадцать ночей подряд — до тех пор, пока он не потерял контроль над собой и подписал все, что от него требовали. Несколько месяцев, по свидетельству И. П. Алексахина, не давал показаний о своей «вредительской» деятельности видный работник Наркомтяжпрома И. П. Павлуновский. Его бросили в карцер, полный воды и кишащий крысами, и тут он не выдержал, стал стучать в дверь: «Варвары, что хотите, то пишите…»

Четвертые подписывали любые показания, которые касались их лично, но наотрез отказывались оговаривать кого-либо другого.

И, наконец, были такие, кто прошел через тяжелейшие испытания и не подписал фальшивых протоколов. Не подписал их старый большевик, секретарь одного из московских райкомов партии С. П. Писарев, которого 43 раза подвергали избиениям и пыткам. Не подписали Сурен Газарян и А. В. Горбатов. Самые изощренные истязания перенес Н. С. Кузнецов, но не оговорил ни себя, ни своих товарищей. В первый же «конвейер» он простоял восемь суток подряд перед следователями, на девятый день упал, потеряв сознание, но ничего не подписал1. Не подписала молодая, красивая жена Нестора Лакобы, посмертно объявленного «врагом народа». Вскоре после неожиданной смерти Лакобы, отравленного на обеде у Берии, ее арестовали. По свидетельству Нуцы Тогоберидзе, находившейся в 1937 году в одной камере с женой Лакобы, эту молчаливую и спокойную женщину ежевечерне уводили на «допрос», а утром, окровавленную и без сознания, втаскивали в камеру. Несчастная рассказала, что в ответ на требование подписать фальшивку о том, как Лакоба «предал Абхазию Турции», она односложно отвечала: «Не буду клеветать на память своего мужа». Устояла даже тогда, когда арестовали ее горячо любимого сына, 16-летнего школьника, избили и втолкнули, плачущего, в кабинет следователя во время одного из допросов. Сказали, что мальчика убьют, если мать не подпишет протокол (угрозу позднее выполнили). После одной из пыток она умерла в камере, так и не подписав протокола…

Не удалось сломить следствию руководителей ЦК ВЛКСМ во главе с Косаревым, несмотря на самые жестокие истязания. По свидетельству В. Ф. Пикиной, именно стойкость Косарева и его соратников помешала НКВД организовать открытый «молодежный» процесс.

Заслуживают осуждения малодушные, сразу же оговаривавшие себя и других, добровольные доносчики. Восхищает мужество таких, как Писарев, Газарян, Кузнецов, жена Лакобы, Косарев, Горбатов. Но нет у нас права осуждать и тех, кто, как Павлуновский или Багратиони, изнемог в неравной борьбе. И потому нельзя согласиться с утверждением Горбатова, что эти люди «вводили в заблуждение следствие», когда подписывали фальшивые протоколы.