О Сталине и сталинизме

Концентрационные лагеря и временные тюрьмы для политзаключенных или заложников возникли еще в годы гражданской войны. Однако более или менее упорядоченная пенитенциарная система начала создаваться лишь с начала 20-х годов. К этому времени стали разрабатывать и соответствующее законодательство. Режим политических заключенных в начале 20-х годов был сравнительно мягким. Они сохраняли одежду, книги, письменные принадлежности, ножи, могли выписывать газеты и журналы, получали надбавку к общему питанию, освобождались от принудительных работ и не подвергались унизительной проверке. В политизоляторах допускалось самоуправление, заключенные выбирали старостат и через него сносились с администрацией. Надо сказать, что к «политическим» относили тогда эсеров, меньшевиков, анархистов и представителей других социалистических партий, участвовавших в революционной борьбе против царизма. Члены буржуазных, а тем более монархических партий, участники белогвардейского движения значились в документах ВЧК как контрреволюционеры и содержались вместе с уголовниками. Для них установили жесткий карательный режим, хотя это было явным нарушением провозглашенных вскоре после Октябрьской революции принципов новой власти.

Конечно, в практике ВЧК-ОГПУ начала 20-х годов немало случаев, которые можно квалифицировать как издевательство над заключенными, но то было не правило, а исключение. В «Исправительно-трудовом кодексе» 1924 года, регулирующем положение всех заключенных, включая уголовников и контрреволюционеров, на странице 49 напечатано: «…режим должен быть лишен признаков мучительства, отнюдь не допуская: наручников, карцера, строго одиночного заключения, лишения пищи, свидания через решетку». В большинстве случаев кодекс соблюдался, и нарком здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко вполне обоснованно заявлял, что в советских тюрьмах установлен гуманный режим, какого не могло быть в тюрьмах капиталистических стран.

Постепенно, однако, режим ограничивали, урезали по мелочам «вольности» политзаключенных, а то, что было прежде исключением, становилось правилом. В 30-е годы тюремный режим продолжал ухудшаться, и теперь «вредители» не могли и мечтать о тюремных порядках начала 20-х годов. С началом массовых репрессий режим в тысячах старых и новых тюрем был ужесточен до предела. В камеры, рассчитанные на одного заключенного, запирали до пяти человек, в камеры, рассчитанные на десять заключенных, — до 50. В камеры на 25 заключенных помещали их от 75 до 100. Запрещалось подходить к окну, ложиться днем на нары, иногда — даже разговаривать. По малейшему поводу бросали в карцер, лишали прогулки, переписки, возможности читать.

«Я попал в камеру № 47 внутренней тюрьмы площадью примерно 35 метров, — вспоминает ростовский агроном В. И. Волгин. — В камере всегда находилось 50–60 человек. Было начало июня 1939 года. Жара стояла во дворе, и пекло в камере. Мы приникали к щелям полов, чтобы высасывать оттуда свежесть воздуха, и теснились по очереди около двери, через щели которой ощущался сквозной ветерок. Старики не выдерживали, и скоро их выносили на вечный покой».

В Куйбышеве многих поместили в обширный тюремный подвал, где проходили трубы центрального отопления. Летом заключенные насчитали в этом подвале 33 вида насекомых, включая, конечно, мух, вшей, блох, клопов и тараканов. Зимой от изнуряющей жары все эти насекомые исчезли. Тела людей покрывались язвами. В Сухановской тюрьме под Москвой заключенных морили голодом, и через два месяца человек превращался в обтянутый кожей скелет. Тюрьма эта располагалась в подвале и нижних этажах здания, а в верхних его этажах — дом отдыха для работников НКВД.

По свидетельству старого большевика И. П. Гаврилова, страшные условия в Барнаульской городской тюрьме вызвали массовый протест заключенных — они даже вырвались из переполненных камер на тюремный двор. Несколько человек после этого расстреляли, однако режим несколько изменился к лучшему.

Бесчеловечно относились к заключенным и после тюрьмы — на этапах. В каждое купе тюремных «столыпинских» вагонов, рассчитанное на 6 человек, заталкивали по 20, а то и по 30. По 100 и более человек загоняли в товарный вагон-теплушку. В некоторых поездах люди по многу дней подряд стояли, тесно прижавшись друг к другу. Долго шли эти поезда на восток, и почти каждая их остановка была отмечена могилами заключенных. В своей неопубликованной поэме «Колыма» ленинградская писательница Б. Владимирова, прошедшая с миллионами людей страшный путь на восток, писала:

…он видел, как конвой этапа,
людей раздевши догола,
в бесцеремонных, грубых лапах
вертел их хилые тела;
как в эшелонах по два дня
людей держали без питья,
кормя их рыбою соленой;
видал калек на костылях
и женщин, запертых в вагоны,
с детьми грудными на руках.