О старых людях, о том, что проходит мимо

Он усмехнулся, встал и неспешно пошел в свою спальню. Никто не знал о его одиноких фантазиях, все более интенсивных по мере того, как он становился старше и бессильнее в плотских утехах, никто не знал о его мысленном онанизме, о том, что, читая Светония, он воображал, что он – Тиберий и живет в античную эпоху, на Капри, в мрачном уединении, он предавался самым безудержным оргиям, воображал, что из сладострастия убивает людей, велит сбрасывать со скалы жертв своего чувственного голода и окружает себя хорошенькими, как амурчики, мальчиками… Скрытые силы его ума и фантазии, которым он с детства давал волю только в тиши одиночества, робея перед внешним миром, заставили его в юности много учиться, много читать; он знал намного больше, чем могли предположить окружающие. В книжных шкафах позади романов и Государственных ведомостей стояли труды по Каббале и Сатанизму, его истерическую натуру привлекали в первую очередь темные арканы античности и средневековья, у него был дар вживаться в людей давних времен, дальних мест, в исторические персонажи, с которыми ощущал душевное родство, полагая, что когда-то он ими был. Никто, никто об этом не подозревал; окружающие знали только, что чиновником он был в свое время посредственным, что много читал и много курил и порой вел себя как грязный потаскун. А в остальном он был вещью в себе, своей собственной тайной, и ни его мать, ни Такма, ни кто бы то ни было еще не знали, насколько глубоко он способен вживаться в тайны других людей.

Как только он вышел из гостиной, тетушка Стефания поспешила семенящей походкой к книжным шкафам и принялась читать названия на корешках. Как много у Антона книг! Вот целая полка, уставленная книгами с латинскими названиями, какой он, оказывается, ученый! А вон там сзади, что он там прячет за книгами на латыни? Большие альбомы и папки… Что это такое? Успеет ли она глянуть хоть одним глазком? Она достала из-за латин ских книг альбом с надписью: «Помпеи» и, бросив быстрый взгляд на дверь спальни, открыла… Боже, что за греховные картинки и фотографии… разные скульптуры, и все-все голые… А вот настенная живопись и плафоны, до чего странные изображения, думала Стефания. Что все это значит, эти предметы, эти люди с их анатомией, и в таких позах? Может быть, это всего лишь шутка, которой она не понимает? Тем не менее она побледнела, и ее сморщенное личико вытянулось от ужаса, а рот открывался все шире и шире. Она перелистывала страницы все быстрее и быстрее, чтобы увидеть все иллюстрации, а потом вернулась к некоторым, особенно ее поразившим… Доселе неведомый ей мир античных извращений скользил перед ее взором в грехах, представленных телами людей и животных, переплетенных друг с другом; до такого она, со своей убогой фантазией, не додумалась бы никогда в жизни. Этот дьявольский шабаш гипнотизировал ее, тяжелая книга обжигала дрожащие старушечьи пальчики, но она была не в силах спрятать ее обратно, в укромный уголок. Потому что она раньше не знала, что такое бывает, и потому что ей было очень любопытно… Потому что она никогда не предполагала, что на свете возможен такой непомерный грех… Это было преддверие Ада; люди, которые так ведут себя или о таком размышляют, будут вечно гореть в Аду, но она, она, к счастью, не из их числа!

– Что это ты тут делаешь?

Голос Антона заставил ее встрепенуться, книга выскользнула из рук.

– Опять что-то вынюхиваешь! – сказал он грубо.

– Могу же я немножко посмотреть… – пробормотала Стефания. – Я ведь не делаю ничего, что не положено! – защищалась она.

Антон поднял с пола альбом и резким движением забросил его за ряд латинских книг. Но потом, успокоившись, усмехнулся и спросил, пристально глядя ей в глаза:

– И что же ты увидела?

– Ничего, ничего, – сказала она, заикаясь. – Я только-только взяла альбом в руки… ты меня так напугал. Я ничего не… ничего не видела… Ты наконец готов, тогда пошли…

В застегнутом на все пуговицы пальто он шел следом за семенящей старушкой, презрительно посмеиваясь над ней – как много она потеряла! – а если что-нибудь и успела рассмотреть, то как, наверное, испугалась.

«Он настоящий черт! – думала она в страхе. – Он черт!»

Когда бы не его, пусть и греховные, деньжата, которых будет так жалко, если он не оставит их Ине… я бы перестала с ним общаться, я бы не пожелала с ним больше видеться. Потому что он совсем не такой, как положено…

II

Ина д’Эрбур ждала их в скромном маленьком доме, где жили ее дети, Фритс и Лили Ван Вейли; Фритс – молоденький офицер, Лили – улыбчивая молодая мать, уже смело начавшая вставать с постели после родов; здесь же были двое малышей – Стефик и Антуанетта, которой еще не исполнилось и месяца, а также нянька-повитуха, толстая и важная, и еще служанка – одна на все случаи жизни, – занимавшаяся Стефиком; после второго завтрака со стола еще не было убрано; здесь царила кутерьма молодой жизни: один ребенок горланил, другой верещал, толстая нянька их усмиряла, а служанка, у которой подгорело молоко, проветривала комнату, а Ина кричала ей: