О, суббота !

Лодка всплывала медленно. С еле заметной постепенностью плешь вокруг перископа вырастала в длинную покатую спину. Туча надвигалась на гшрк куда быстрее. Но, даже когда ударил дробный барабанный дождь, Саул Исаакович и Симбек HP ушли, а тянули шеи к лодке, как бы держа равнение на всплывающее военное божество.

Зачем она всплывала, чтобы сразу же, с той же медленностью опягь погрузиться в только ей доступную пучину? Хотела подать двум мужчинам знак причастности к ее суровым тайнам? Ах, пустяки! Конечно, глупости! Какие тайны, и при чем тут они, старик и мальчик с плевритом? Но тем не менее Саул Исаакович и Симбек сошли с парапета и молча заторопились под дождем из парка, молча кивнули возле калитки госпиталя, как люди, все-таки получившие знак.

Дождь косо обстреливал улицу, Саул Исаакович шел домой, не сутулясь, оставив штатскую манеру держать на пояснице раскрытую ладонь, шел быстро, но не суетился и не сбивался на трусцу.

"Ах, боже мой, боже мой! О панфиловцах! О двадцати восьми героях панфиловцах я должен был сказать мальчику! Что за память! Что за несчастная голова! Там было много казахов, погибших за Москву! Героев! Джигитов! Ай-я-яй!..-постучал по лбу Саул Исаакович уже дома, когда стащил насквозь промокший пиджак.-Ай-я-яй!,." И вот он!

День Гришиного приезда объявил себя сам. У Мони не было никаких новых сведений, никаких свежих сообщений, подтверждений или уточнений. Но месяц ожидания убывал и вот пришел день, пришло утро дня, и Моня без колебаний обозначил-сегодня.

Как только они с Кларой позавтракали, он положил на стол поверх старой клеенки, когда-то не имевшей соперниц в яркости, а ныне поблекшей, белую скатерть. Стирал, кстати, сам, зная способ не слишком утомляться. Пускал в ход вместо мыла запасы силикатного клея, и неплохо получалось. Он не забыл налить в тонкие, промытые содой стаканы блестящей воды из крана, расставив стаканы по комнате-на буфете, на столе, на телевизоре. Подмел. Повесил на вешалке у двери кожаный ремень.

- Сегодня приезжает Гриша и будет здесь,- возвестил он, и Клара не спросила: "Почему ты так уверен?"

В стаканах сверкали серебряные ободки; играло радио. На лестничной площадке изредка проходил кто-нибудь, шаги были хорошо слышны в комнате. Клара сидела молчаливая, прислушиваясь. В два пообедали. Моня отнес на кухню посуду, но мыть не решился, сложил ее на столе и накрыл опрокинутым тазиком, чтобы Гриша, если не очень устал в дороге и придет сейчас, не застал его с мокрыми руками. Клара после обеда прилегла. А он и не подумал отдыхать, сидел над пустым столом и представлял, как все произойдет. Опять захотелось почитать библию, то место, где старый Иосиф встречается со старыми братьями...

Потускнела тихая вода в стаканах, померкли ободки. Включили телевизор и смотрели его допоздна. Последней была передача из Дома актера, вел ее Михаил Жаров, которого Клара обожала всю жизнь. А когда легли, то долго делали друг перед другом вид, что заснули. Не выдержала Клара:

- Моня, ты спишь?

- А что?

-: Как ты думаешь, твой брат придет завтра?

- Спи, спи, откуда я знаю!

Моня не ошибся, он не мог ошибиться. Гриша прибыл. Но первый день праздника Мария Исааковна решила оставить целиком себе. Получив телеграмму, она заперлась дома, не подходила на звонки к двери, чтобы ни с кем не говорить и не проговориться. Сегодня Гриша принадлежал ей, и в том была справедливость.

Весь месяц письмо лежало на столе и освещало комнату голубым светом. Мария Исааковна то читала его опять, то думала о том, что в связи с письмом ее ждет, то плакала, едва взглянув на помятый конверт. Весь месяц в голову лезли совершенно детские глупости. Она думала, например, какие расстояния и страны лежат между нею и Гришей, и города в странах, и поля, засеянные и заброшенные, и леса, светлые и непроходимые, и болота непролазные, и деревни, и виноградники, и океан. И если бы Гриша шел к ней, думала она, по всем дорогам и тропинкам, то на путь и ушли бы годы разлуки. И представляла его идущим с котомкой по лесу и через мостик, и по пыли, и под дождем.

И вот она приехала в аэропорт встречать Гришу.