О свободе: четыре песни о заботе и принуждении

Для зрителей знаменитые наркозависимые и одновременно феминистские иконы – такие как Кортни Лав или Билли Холидей – могут воплощать важнейшие формы неповиновения, бегства и избыточности; я была такого же мнения о двух певицах. Но мы не обязаны загружать огромные, противоречивые фигуры в механический аппарат и выдавливать из них либо освобождение, либо провал; мы не обязаны перелицовывать их борьбу в «воплощенные практики свободы» – особенно если это влечет за собой опровержение их собственных признаний. (Вспомните, например, пронзительную речь Холидей «Мне нужно лекарство», которую она произнесла перед судьей, собиравшимся приговорить ее к исправительным работам в тюрьме Западной Вирджинии за хранение героина, или замечания в ее автобиографии: «Люди на наркотиках – больные люди… Только представьте, если бы правительство преследовало диабетиков, облагало налогом инсулин и вытесняло его на черный рынок, запрещало врачам лечить их… а затем отправляло их в тюрьму. Если бы мы делали так, все бы точно сочли нас сумасшедшими. И тем не менее мы делаем практически то же самое семь дней в неделю по отношению к больным, подсевшим на наркотики». Мы можем прославлять неумеренность, коварство и силу Холидей, как и ее отважные попытки обставить копов-расистов, которые так много лет потратили на то, чтобы ее уничтожить («Они арестуют меня в этой проклятой кровати», – говорила она о преследовавшей ее наркополиции и была права: совет присяжных признал ее виновной и она, прикованная наручниками к больничной кровати, умирала в возрасте сорока четырех лет), не восхваляя ее зависимость как практику свободы, которую сама она ни за что бы не признала[99].

Как подсказывает легендарно сложная натура Оуэнс (Кох называет ее «своего рода монстром» с «чрезвычайно выраженной садистской жилкой»), с удовольствием социально подрывного или этически трансгрессивного поведения гораздо легче справиться и отдавать ему должное на бумаге или на сцене, чем в «реальной жизни» – феномен, подчеркнутый нашумевшим иском 2018 года в адрес Ронелл за нарушение раздела IX поправок в закон о высшем образовании, когда один из аспирантов обвинил ее в токсичной педагогической заботе и сексуальных домогательствах. Пока дело обсуждали в новостях и даже вынесли на передовицу New York Times, многие охотно поносили Ронелл как самовлюбленную, патологически неустойчивую, сексуально непоследовательную и даже вампирическую женщину, чье желание быть «занозой в заднице» привело к злоупотреблению властью, а не к ее критике («„ЭБ“, c’est moi?»). Профессиональные ошибки Ронелл показались мне серьезными. Но неуемный аппетит к ее публичному унижению был поучительным, поскольку продемонстрировал, как легко чествование мыслительниц и художниц, исследующих крайности и трансгрессии, может превратиться в ханжеское отвращение, когда и если их отношение к подобным вещам оказывается запятнанным, не говоря уже о том, как быстро мы обрушиваемся с упреками на живых, с энтузиазмом почитая трансгрессивное воображаемое мертвых[100].

В склонности к восхвалению определенных форм трансгрессии есть лишь сторонний или абстрактный смысл: акты восстания неизбежно воспринимаются нами по-разному в зависимости от нашей точки зрения и нашей удаленности от этих актов в пространстве и времени. Любовь или ангажированность многих по отношению к хаосу – включая мои собственные – гораздо сильнее, когда хаос предполагает «искусство», а не «жизнь» или незнакомцев вместо близких друзей. Я думаю, это нормально. Куда менее нормально, мне кажется, чествовать определенные типы поведения как «воплощенные практики свободы» вместо того, чтобы выражать отвращение и порицание при встрече с живыми примерами на близком расстоянии. Подобная реакция как минимум должна напоминать нам о сложности непростых вещей – не в последнюю очередь, наркотиков.

ПЕРЕСЕЧЕНИЕ – ЧТОБЫ НАСЛАЖДАТЬСЯ НАРКОТИКОМ, НУЖНО НАСЛАЖДАТЬСЯ СОБСТВЕННОЙ СУБЪЕКТНОСТЬЮ – ЛЮБЛЮ УЖАСАТЬ ЛЮДЕЙ – РЕАБИЛИТАЦИЯ ЗАВИСИМОСТИ — БЛОНДИНЫ – РАБОТА С ЛОВУШКОЙ – НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЛЮДИ – ОТРЕЧЕНИЕ