О свободе: четыре песни о заботе и принуждении

Но вопреки мучительной порнографии этих сцен с использованием ножей, колеса Вартенберга («Пощадил только лицо»), асфиксии («Однажды я потеряла сознание, но всякий раз просыпалась с порезами и следами от веревки на шее») и практически смертельных доз насильно скормленных наркотиков, Ильяна не удовлетворена. В итоге она требует игр с пистолетом. И ей недостаточно ни того, что сантехник держит ее половые губы открытыми с помощью прищепок и ебет своим кольтом, ни того, что он выебывает ее пистолетом в зад, а затем заставляет пососать его («Солоноватый на вкус», – докладывает она). Она не хочет чувствовать себя «как убитой»; она хочет, чтобы сантехник ее убил. Когда он отказывает, она злится на него за то, что тот ее подвел, и берет дело в свои руки. «Я сделаю пистолету такой минет, который сантехник не забудет никогда», – говорит она, а затем осоловело засовывает пистолет себе в рот и спускает курок. Она писается, но остается жива; сантехник, как оказалось, не стал его заряжать.

Миллер хорошо осознавала двойные стандарты, которые встречаются в литературе такого рода. В ходе интервью 1998 года корреспондентка говорит ей: «Честно признаюсь, никогда не читала настолько пугающих сцен секса. Я читала книгу, лежа в кровати с парнем, охала, цокала и причитала: „Боже, о Боже!“ – а когда он спросил, что я читаю, то даже не смогла ему ответить. У меня просто не было слов». Миллер отвечает: «Ну, реакция на такого рода литературу сильно зависит от пола. Люди легко проглатывают ее, когда она написана мужчинами, и даже считают их крутыми. Отважными. Если ты мужчина, это смело; если женщина – отвратительно». Но Миллер не хватает простой рокировки, превращающей жалкое в крутое или смелое. Ее интересует то, как стремление к уничтожению – быть «покрытой коркой и кровью, запекшимся дерьмом, рвотой, соплями и грязью», быть разбитой, выебанной, но всё еще не мертвой – связано с духовными поисками «части чего-то, что больше суммы его частей». «Какими бы извращенными и запутанными дебрями она ни шла, в своих отношениях с сантехником [Ильяна] ищет собственное искаженное счастье», – говорит Миллер корреспондентке (на что та отвечает: «Боже милостивый»). Не моргнув глазом, Миллер продолжает: «Или силу, а может, чувство принадлежности, а не замкнутости в монаде самой себя. В ее отношениях с сантехником мы не можем отрицать одного: каждый знает, чего хочет другой. Не так уж много людей в ее жизни уделяли ей столько внимания… Я верю – как, надеюсь, верят и читатели, – что для Ильяны за всем, что она делает, включая самые ужасные вещи, таится тяга к искуплению».

Я верю в это, потому что «Как убитая» заставляет меня в это поверить. Какое бы освобождение ни скрывали страницы книги, оно заключено не в успехе или провале ильяниных поисков (она, к слову, выжила – чего, к сожалению, не скажешь о Миллер, умершей от сердечного приступа в возрасте сорока одного года и оставившей после себя только роман «Как убитая»). Оно скрыто в шутливой дерзости Миллер, когда та исследует ужасающее и восхитительное сходство между поиском искупления, понимания и признания; болью межпоколенческой травмы; и тягой к самоуничтожению. А еще освобождение скрыто в том, как настойчиво Миллер следует за этим сходством по самым мутным водам, осмелившись написать то, о чем другие могут сказать лишь «У меня просто не было слов» (я почувствовала себя схожим образом, пока перепечатывала некоторые из приведенных пассажей).

Повторюсь, не все трансгрессии равны: видит Бог, если что-то тяжело читать или смотреть, это вовсе не означает, что оно в сущности стоит потраченного времени. Но в данном случае звуки кажутся мне живыми и новыми. Или не совсем новыми, как намекает Ильяна в пунктуации своего финального монолога о пребывании «как убитой» – состоянии, в котором в самые темные времена «в тебе всё еще есть вдохновенное и не сдающееся насилие»: «И голоса вечно, восхитительно страдающих женщин взлетели ввысь, эхом отдаваясь вверх и сквозь мои слова». И не так уж важно, с сарказмом ли Ильяна/Миллер относится к этому хору женщин: они продолжают петь несмотря ни на что.

ПЕРЕСЕЧЕНИЕ – ЧТОБЫ НАСЛАЖДАТЬСЯ НАРКОТИКОМ, НУЖНО НАСЛАЖДАТЬСЯ СОБСТВЕННОЙ СУБЪЕКТНОСТЬЮ – ЛЮБЛЮ УЖАСАТЬ ЛЮДЕЙ – РЕАБИЛИТАЦИЯ ЗАВИСИМОСТИ – БЛОНДИНЫ – РАБОТА С ЛОВУШКОЙ – НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЛЮДИ – ОТРЕЧЕНИЕ